Пелко и волки

Ну, этого-то Пелко как раз боялся меньше всего. Не станет Ратша ловить беглого пленника, не будет выслеживать его в золотой Метсоле и по берегам звонких ручьев: не хозяин он ему, а Пелко не раб, не взвешивали за него на торгу светлого серебра, а за поцарапанную руку, уж верно, он Ратше давным-давно отплатил. На радостях от встречи со своим Пелко едва не рассказал Ахти Гусю все как оно было, однако вовремя остановился. Научился уже неправде людской и тому, что бывает человек человеку злее зверя лесного. И удержал болтливый язык, пристегнул его ниточкой к уху. Ответил коротко:

– Дела одного не довершил.

Ахти поглядел на него испытуще:

– Ратше отомстить задумал никак? Смотри, парень, пропадешь…

Не умея врать, Пелко смолчал. Ахти сказал ему:

– Негоже бросать своего. Пойдем, если хочешь, у меня теперь поживешь.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Наберешься ли отваги опрокинуть кружку пива,

осушить вот эту чашу?

Калевала

Озеро казалось не особенно широким – если как следует растянуть тетиву, стрела перелетит его без большого труда. Но зато вдоль берега можно было грести целый день хоть в одну сторону, хоть в Другую, и оно не кончалось. В бесчисленных протоках угадывалось даже течение – водяная трава, колебавшаяся в прозрачной глубине, вытягивалась бородами.

Огонь не сумеет перемахнуть через озеро, и даже ветер, не в шутку разошедшийся, не сможет его перенести. Огонь будет зло топтаться на том берегу, гудя и швыряясь шипящими головешками, – ни дать ни взять разбойная дружина, увидевшая в деревне не одних только испуганных женщин, но и мужей-охотников с полными колчанами стрел!

А потом пламя догрызет последнее дерево и угаснет само собой. Прибегут тучи, и дождь прольется в золу. Остынет пожарище, и ветер нанесет туда семена деревьев и трав…

Легкая кожаная лодка подрагивала на мелких волнах. Здесь, у дальнего берега, охотнику незачем было бояться огня, и он сидел неподвижно, глядя, как в потемках от тучи черного дыма, совсем спрятавшей солнце, плыло через озеро спасавшееся зверье: могучие лоси, свирепые кабаны и рыжие белки, которых одну за другой губили в воде пушистые шубки. Несколько мокрых зверьков в отчаянии вскарабкались по веслу и теперь жались все вместе на гнутом можжевеловом борту, не боясь человеческой руки. Охотник не гнал белок и не пытался поймать. Грех великий – обидеть попросившего помощи! Осерчает лесная хозяюшка Миэликки и выйдет к горе-добытчику в страшном, изорванном платье, в стоптанных берестяных лаптях, не укажет звериного следа, не позволит принести домой из чащи ни мяса, ни ягод, ни пушистых мехов… Поселился в лесу – чти Правду лесную!

Зверей в воде делалось меньше: к берегу уже вплотную придвигался огонь. Спасшиеся выбирались на безопасную сторону, скользя впопыхах по отлогому граниту, и со всех ног удирали в лес. Не видать больше охотнику своего заботливо сложенного шалаша и припасов. Разнесут на бегу, втопчут лапами и копытами в податливый лесной мох!

Немного погодя над зелеными вершинами сосен взвились языки яркого пламени и озеро сделалось багровым. Охотник невольно стиснул весло: показалось, будто на обреченных деревьях каждая хвоинка поднялась от ужаса дыбом…

Вот у того берега по всей его длине, сколько хватало глаз, одновременно вспыхнули тростники. И почти сразу какой-то дымящийся ком пролетел сквозь клубившуюся стену и тяжело обрушился в воду. До слуха охотника донесся не то вскрик, не то вой, и он понял – это вырвался из огня последний живой зверь.

Потом над взбаламученной поверхностью показалась голова и зверь поплыл: широкий лоб, стоячие уши – волк! Серый воин из тех, с кем, случалось, охотник насмерть бился в студеных зимних снегах. Теперь, конечно, матерому было вовсе не до того, но сидевший в лодке не удержался и погладил пальцами длинную острогу, всегда лежавшую под рукой. Повстречав Хвостатого, держи ухо востро. Этот не пощадит.

Проскулив, волк словно бы устыдился и не издавал более ни звука, однако плыл все медленнее, явно слабея. Охотник пригляделся: такого, пожалуй, незачем особенно бояться. Он не сможет не то что напасть, но, пожалуй, даже и выползти на сушу.

Охотник долго следил за тем, как исчезала и вновь появлялась над водой упрямая мокрая голова. Волк погибал достойно, это не заяц-трусишка, готовый кинуться в руки охотнику, чтобы только спастись от собаки… Добро же – станет в лесу меньше одним клыкастым зверюгой, а то и целой стаей, лишившейся вожака. Никто не поведет ее на охоту, никто не соберет разбредшихся по заметенным оврагам, а самая красивая и быстроногая волчица так и останется по весне без щенков…