Пена

— Несколько молодых дураков. Разозлились, что отец выступал против них в молельне. Почему бедняки должны выступать друг против друга? Они не с отцом боролись, а с царем.

Жена раввина вздрогнула, отложила перо.

— Дочь, замолчи! Такие речи нас всех, не дай бог, до виселицы доведут.

— Не бойся, мама. Наш гость — не доносчик.

— Боже упаси, но и у стен есть уши. Царь не может всех сделать богатыми. Даже если бы он все свои сокровища раздал, каждому бы по три гроша досталось.

— А никто и не просит, чтобы он разделил на всех свои сокровища. Пусть даст народу свободу. Настоящую свободу, а не Думу, где боятся лишнее слово сказать, потому что везде охранка со своими шпиками, и…

— Дочь, ты замолчишь или нет? — возвысила голос женщина. — Только гость на порог, она тут же начинает со своими претензиями. Не могут все люди стать богатыми. Бедные всегда были и будут, ну, разве что когда Мессия придет… В Торе сказано: «Ки лой ехдал эвьйойн микерев гоорец»[18]. Это значит…

— Да знаю, мама, знаю. А откуда пророк Моисей знал, что будет через три тысячи лет? Не должно быть бедных! В России хватает хлеба, чтобы каждый был сыт. Россия зерно даже другим странам продает. Можно еще фабрики построить, чтобы выпускать все необходимое: одежду, обувь, все что нужно. А вместо этого мужик ходит голый и босый. Кусок хлеба — роскошь для тех, кто пашет, сеет и жнет этот самый хлеб, который едят другие. Крестьянские дети никакого образования получить не могут, если их чему и учат, то только распятие целовать…

— Ты еще за мужиков беспокоиться будешь? Они же евреев ненавидят, погромы устраивают!

— Устраивают, потому что их черносотенцы подстрекают. Что мужики могут иметь против еврейских рабочих в Бердичеве или Кишиневе? Пуришкевич их подначивает, а они и слушаются, идут за ним, как скот. Надо, чтобы кто-нибудь рассказал им правду.

— Вот пойди и расскажи!

— И пошла бы, если бы русский знала!

Макс Барабандер изумленно смотрел на Циреле. Он никогда не слышал от девушки таких слов. Лейча сидела, открыв рот. Ее вытянутое лицо напоминало Максу овечью морду.

— Ребецн, не сердитесь на нее, — сказал он. — Ведь у нее тоже своя голова на плечах, свои мысли. Ее отец — святой человек, а яблочко от яблони, как говорится, недалеко падает. Он о Торе размышляет, и она хочет, чтобы все пришло к какой-то цели. В Америке тоже есть социалисты, но там они свободно выступают, Первого мая на демонстрацию выходят с красными флагами. Требуют, чтобы рабочий день был короче, а оплата труда выше.

— Там царя нет, а бедняки все равно есть, — сказала женщина. — Кто там печные трубы чистит, Рокфеллер, что ли?

— Откуда вы знаете про Рокфеллера?

— Знаю. Дочь каждый день газету покупает, а я тоже почитываю. Не могут все быть богатыми! — Вдруг она заговорила другим тоном: — Всевышний создал мир и заботится о нем. Иди-ка лучше посуду помой, а то засохнет, завтра оттирать придется.

— Потом помою.

— Ребецн, простите, — начал Макс, еще толком не зная, что сказать дальше. — Зашел в ресторан, услышал о святом человеке, и захотелось, как говорится, что-то сделать. Я-то сам человек небедный, но ведь деньги — это не главное в жизни. Вы не против, если я схожу куплю чего-нибудь, как говорится, чтоб заповедь выполнить? Магазины еще открыты, можно чего угодно купить: колбасы, хлеба свежего, бубликов, сардин. А может, вы от стаканчика вина не откажетесь или водки для аппетита? Скоро святой человек придет из синагоги, наверно, он тоже будет не прочь…

Женщина нахмурила брови.

— Мы люди небогатые, но, слава богу, не голодаем. Спасибо вам за доброту, но не надо.

— Тогда, может, я какое-нибудь пожертвование сделаю? На святые книги или еще на что?

— Сейчас муж придет, он…

Не успела она договорить, как на лестнице раздались тяжелые шаги. Циреле усмехнулась, опустив глаза. «Неужели ему не страшно подниматься в полной темноте?» — подумал Макс. Дверь распахнулась, и он увидел раввина. Невысокий, коренастый, раввин был одет в длинный кафтан до щиколоток, на ногах — тяжелые сапоги, на голове — изрядно поношенная шляпа. У него была ярко-рыжая борода, длинные, вьющиеся пейсы, бледное лицо, прямой нос и серые глаза.

«На одно лицо с дочкой, как две капли воды», — встав со стула, подумал Макс.

Почему-то раввин показался ему знакомым, как будто Макс его уже где-то видел. Он вошел с таким выражением лица, словно принес какую-то новость и ему не терпится ее рассказать.

Увидев гостя, раввин слегка растерялся, кажется, даже испугался немного, но это длилось лишь какое-то мгновение. Уверенность тут же вернулась к нему.

— Здравствуйте, добро пожаловать, — обратился он к Максу. — Вы еврей, меня ждете?

— Циреле, зажги свет в комнате! — приказала мать.

— Да, мама, сейчас.

Циреле поднялась и вышла в другое помещение. Макс проводил ее взглядом: небольшого росточка, стройная, с узкой талией. В одну секунду он успел рассмотреть все: изящные плечи, маленькие туфельки, невысокую грудь. Шея — белая, нежная, как у ребенка. «Очень недурна собой!» — В нем вдруг опять проснулся ловелас.