Пена

Жуя пирог с сыром, Макс пытался представить себе, что же там случилось. Пирог сладок, жизнь горька. Поди пойми, что пришло в голову пьяному отцу. У Макса не было дочери, и он не понимал, как может возникнуть такое желание. Но ведь это всегда бывало. Разве праотец Иаков не был женат на двух сестрах? В Аргентине, Перу, Боливии, Чили гои чуть ли не в открытую этим грешат. Дочери вступают в связь с отцами, братья с сестрами, бывает, что и мать с сыном. И как-то не слышно, чтобы кого-нибудь за это посадили. Сходят к священнику, исповедуются, он святой водой побрызгает, и все дела. Индейцы ведут себя как тысячи лет назад… А вот Ян Лопата этим летом точно воли не увидит. Наверняка уже сидит на нарах в Павяке или в Арсенале[25] на Длугой и хлебает баланду.

— Еще кофе?

Хаим Кавярник сам принес чашку и присел напротив.

— Что пишут?

— Да много чего.

— А хоть слово правды есть? Сидят писаки, сочиняют небылицы. Приукрашивают, делают из мухи слона. Там, где вы живете, знают, что тут творится?

— Там тоже газеты выходят.

— Вы про забастовки слышали?

— Слышал.

— А про войну с японцами?

— Конечно.

— Как-то тут ввалились ко мне целой толпой, пришлось кофейню закрыть. «Чего вы хотите?» — спрашиваю. «Свободы, — отвечают. — Чтобы все были равны, чтобы царя не было». «Я, что ли, — спрашиваю, — пойду царя свергать?» А они говорят: «Вы тоже буржуй, вы нашу кровь пьете». Так и сказали! Сами-то они читать не умеют, но кто-то им прочитал эту, как ее? Прокламацию. Если у кого такую бумажку найдут, сразу в Сибирь. Слух прошел, что царь отрекается, они — к ратуше, а их там и угостили. Перебили, как мух. Казаки лошадьми топтали, шашками головы рубили. А то как-то местные блатные в это дело влезли, и пошла заваруха. Забастовщики им по первое число врезали. Одной потаскухе здорово бока намяли. Есть тут один такой, Слепой Майер, так его пять раз пырнули…

— Слепой Майер?

— А вы что, его знаете?

Макс хотел ответить, что должен передать ему привет, но вовремя удержал язык за зубами.

— Да так, слышал где-то.

— Он когда-то паханом был, блатные его «наш ребе» звали. Ограбят кого-нибудь, а он придет к Слепому Майеру, проплатит, и если Майер прикажет отдать, все вернут до копейки. Но теперь-то кончился Майер. На один глаз совсем ослеп, другим еще видит, но только чуть-чуть. Новое поколение пришло. Как сказано в Пятикнижии, «Ашер лой-йода эс-Йойсейф»[26]. Знаете, что это значит?

— Я учился в хедере.

— Что-то забывается, но что-то остается. Могу среди ночи проснуться и какой-нибудь стих вспомнить, а потом опять забуду. Годы-то идут. Слышал, вы вчера к раввину зашли, дали ему пару рублей…

Макс отодвинул чашку.

— Кто вам сказал?

— Слухами земля полнится. Святой человек гол как сокол. Сын у него есть, так тот отступником стал, поменял еврейскую одежду на шляпу и пелерину. Раввин по нему траур справил. Циреле видели?

— Да, она там была.

— Славная девушка, но тоже отца не радует. Уж больно светская. Сватали ее сыну меламеда[27], реб Зайнвеле, но она отказалась наотрез. А когда мать на нее насела, попыталась с балкона прыгнуть. Я своими глазами видел. Слышу вопли какие-то. Выбегает на балкон девушка в одной рубашке и хочет вниз броситься. Самоубийство, короче говоря. Ребецн — за ней, еле успела за руку схватить. А следом сам раввин, без кафтана, в одном арбеканфесе[28], ермолку с головы потерял. У них еще двое мальчишек есть, помладше, тоже выскочили. Все вместе кое-как ее удержали. О свадьбе с тех пор никто и не заикался. А она потом несколько недель стыдилась на улице показаться. Но сколько можно взаперти сидеть? Каждое утро приходит газету купить, в любую погоду, хоть дождь, хоть снег. Иной раз к пекарю Янче зайдет за тестом для клецек. Вы ведь вдовец?

— Да, вдовец.

— Что там за шум? Пойду посмотрю.

Хаим вышел на улицу. Макс Барабандер отпил кофе. Не зря он сюда заглянул. И поел вкусно, и о Циреле кое-что узнал. Надо действовать поосторожнее. Раз девушка способна на такие выходки, кто знает, чего от нее ожидать. С другой стороны, это даже хорошо. Кровь горячая, может, не так трудно будет ее совратить…

Макс прислушался к себе. Уж очень тоскливо, словно пиявка сердце сосет. Надо бы что-то сделать, но вот что?

Вдруг в голову пришла странная мысль: а ведь этот Ян Лопата, наверно, чувствовал что-то похожее. Бывает, так пусто на душе, что непременно надо какой-то номер выкинуть, хоть горло самому себе перерезать.

Вернулся Хаим.

— Стекольщик с третьего этажа свалился.

— Насмерть?

— Нет, только ногу сломал.

«Хорошо ему, — подумал Макс. — Лучше, чем мне. В больницу заберут, к нему врач придет. Когда нога болит, голова болеть не будет…» Он подозвал официанта, расплатился и вышел.

Так, и что теперь? Пива выпить? Нет, не стоит. Водки? Тем более. В баню сходить? Туда надо с бабой идти, а не одному. Он вспомнил, что недалеко от Пражского моста есть баня с парной. Там можно хорошо пропотеть, и массаж делают. «Нет, это мне не поможет! — решил Макс. — А что, если в Варшаве к врачу обратиться?»