— Надо же, какой ты вострый мальчик! Этот вопрос — редкий взрослый себе задает, потому как не все прозрачно в нем… Любой крестьянин волен покинуть своего местного господина и уйти в любой предел Империи. Но — без имущества, то есть — без жилища, земли и скота. А пока и если живешь — значит, признаешь над собою его сюзеренитет… э-э-э… его господское владычество и все права местного господского суда. Если, конечно, они не выходят за пределы имперского суда. Если выходят — неминуемы доносы. Прежде чем уйти, свободный человек должен рассчитаться по долгам, если они за ним числятся, если он ничего никому не должен — никто не имеет права задерживать свободного человека. В то время как раб не может по своей прихоти покинуть своего владельца. За это наказывают, вплоть до смерти. Понял?
— Угу. Хорошо быть свободным.
— Еще бы.
Возвращение домой (отныне пещера Снега — была их новым домом, и к этой мысли привыкнуть оказалось совсем нетрудно), с полным мешком за плечами, окончательно утомило и Лина, и малыша охи-охи, который хотя и бежал налегке, но зато на своих лапах весь путь, туда и обратно: Снег строго-настрого запретил брать Гвоздика на руки.
Потом Снег и Лин разбирали и раскладывали купленное в деревне и собранное вдоль дороги, потом Снег варил кашу на молоке, но не такую, как Зиэль предпочитал, а густую, аж комком на ложку прилипала. Зато Снег полил ее жиром, выдавленным из каких-то ягод, и все вместе получилось гораздо вкуснее, чем по рецепту Зиэля. После сытнейшей каши у Лина только и достало сил добраться до умывальника и до постели, которую он, с разрешения Снега, расстелил здесь же, в главном помещении, рядом с кошмой для Гвоздика… А бедный Гвоздик к этому времени уже дрых, уронив голову на перевернутую миску и только сонное урчание его показывало: он рядом, о-о-хх — он всегда на страже, он чует хозяина, он всегда готов… готов… уа-а-у-у… п фффф… о-о-хх-и-и…
Снег в первый же день выяснил, что умеет Лин, а чего не умеет, что любит, а что нет, что знает и чего не знает… Видно было, что ему очень понравилось желание Лина учиться читать и писать, но Снег не любил погонять время, поэтому к обучению грамоте они приступили только через месяц. А до этого Лин и Гвоздик старательно исследовали окрестности жилища и само жилище, запоминали свои права и обязанности. Мотона, женщина средних лет, придя после выздоровления хлопотать по хозяйству, отнюдь не пришла в восторг от наличия новых жильцов в пещере Снега, но, поворчав — смирилась, а смирившись — постепенно привыкла. Метла ей понравилась мгновенно, в тот же миг, на третий или четвертый день знакомства, как только она ее увидала и попробовала ею мести, и когда она узнала — благодаря кому она появилась здесь, дело окончательно уладилось, ей уже и Гвоздик не мешал. Правда, метла эта была другая, не та, что смастерил Лин из палки и веника, Снегом уже собрана заново, но как таковую придумал-то ее он!
Осень была еще очень далеко, где-то там, за дождями и горизонтом, но нет-нет — присылала от себя весточку: то какое-нибудь деревце подернется желтым, то вдруг от короткого дождя повеет таким холодом, что впору одеялом закутываться… То окажется, что ягоды уже созрели, хотя поспевают они на самом краю лета… Так ведь и край этот недалек, — здесь тебе не приморский север, где один месяц — осень, один месяц — весна, остальное — лето, а зимы и вовсе не бывает… Зима здесь — ох, бывает, Мотона уже пугала рассказами.
— До двух, дружище Лин, даже дикари и дети считать умеют. Один… и два. А знаешь, почему?
— Да, ты вчера говорил.
— Повтори.
— Потому что всему живому свойственно парами жить и быть. Если, скажем, кабан и свинья, селезень и утка, муж и жена…
— Так. А в одном отдельно взятом человеке?
— И тоже почти всего по два: две руки, две ноги, два уха, два глаза. А почему нос тогда один?
— Сейчас я вопросы задаю, ты сначала ноздри сосчитай. И нос один, и голова, и туловище, и… По одному — да, тоже много чего в человеке, включая мозг, сердце и печень… хотя легких — два, опять же… То есть, от одного до двух — каждый дикарь считать умеет, потому что вокруг него, и на нем самом — полно приспособлений и отростков, которые существуют по одному и по два. А вот три — количество три — для многих дикарей это уже — много. Итак, я вчера тебе дал задание: найти в человеке число три. Я знаю, что ты тайком учился считать до десяти… — Лин покаянно потупил взор. — Потому что ты на неграмотной Мотоне проверял свои знания, а она мне доложила, и я вовсе не сержусь. Молодец, коли твердо выучил счет до десяти, я обязательно проверю, но это не отменяет данного тебе задания. Слушаю тебя?
Лин тяжело вздохнул. Уж он вчера даже в зеркало гляделся, со спины заглядывал, — чего там в нем может быть по три? И ничего — либо получается больше, как пальцев, например, или волос на голове, либо меньше, по два и по одному.
— Вот этих… ну… частей каждого пальца на руках и на ногах — по три.
— Каких частей? Что ты имеешь в виду?
Лин выставил указательный палец правой руки и стал им тыкать в фаланги растопыренных пальцев левой: