Пепел Бикини

— Непрерывно.

— Температура?

— Тридцать шесть. Думаю, скоро упадет еще ниже.

— Введите тонирующее.

Пока врач готовил шприц, Удзуки отошел к окну, откинул портьеру. На подоконнике лежала груда бумаг. Это были телеграммы с выражением соболезнования, с призывом не терять надежды, с наивными, но искренними советами. Удзуки взял одну из них. «Как это могло случиться? Что можно поделать, если не в силах человеческих помочь вам? Неподалеку от нас есть храм, в нем имеется каменная статуя Будды, именуемая „Гёгё-сам“. Если потереться с молитвой больным или ушибленным местом об эту статую, то болезнь как рукой снимет. Я сам испытал это. Особенно, как говорят, таким способом хорошо изгонять злого духа из печени. Не теряйте надежды, держитесь твердо…»

— Готово, Удзуки-сан.

Удзуки бросил письмо и вернулся к больному. Прошло четверть часа. Тонирующее не помогло. Дыхание Кубосава становилось все слабее и слабее, пульс уже едва прощупывался.

Ацуко склонилась над мужем, и слезы закапали из глаз на его лицо, подушку, простыню. Она обтерла их платком, всхлипывая:

— Спасите его! Спасите его!

Удзуки приказал служителю срочно вызвать Нортона. Потом увеличил подачу кислорода. Впрочем, он понимал, что это бесполезно. В сущности, Кубосава был уже мертвецом, и Удзуки знал, точнее, чувствовал это по неуловимым внешним признакам. «Первая жертва водородной бомбы», — пришло ему в голову. Взгляд его случайно встретился со взглядом Умэко. Он поспешно отвел глаза и с ненужной энергией принялся готовить вторую инъекцию. В отяжелевшей от бессонницы голове копошились обрывки мыслей: «Пока пациент жив, врач не должен… Бедная девочка… Нортон намекал, что кое-кто в США очень рассчитывает на мое искусство. От спасения Кубосава зависит многое… очень многое. Когда начался последний приступ у Кубосава? Кажется, двадцать первого. А сегодня двадцать третье… Утро двадцать четвертого. Да, двадцать четвертое сентября 1954 года, дата смерти первой в мировой истории жертвы водородной бомбы. Неужели будут и другие?»

— Здравствуйте, Удзуки-сан!

Удзуки вздрогнул и чуть не выронил шприц. Перед ним стоял Нортон.

— Плохо? — спросил он, показывая глазами в сторону постели.

Удзуки кивнул.

— Думаю, это конец, — по-английски сказал он.

Нортон долго возился около умирающего, мял ему руки, щупал через каждые пять минут пульс, открывал веки и заглядывал в мутные неподвижные зрачки. Он что-то записывал, делал какие-то уколы, брал кровь. Удзуки безучастно следил за ним. Для него было ясно, что дело проиграно.

Рассветало. Удзуки не опустил портьеры, и к желто-белому электрическому свету примешалась серая слезливая муть осеннего токийского неба. Палата была невелика, и в ней стало душно. Удзуки захотелось курить. Выходя из палаты, он слышал, как Ацуко, плача навзрыд, спрашивала Нортона:

— Неужели его уже ничем нельзя спасти?

Он закрыл за собой дверь, откинул полу халата и достал портсигар. Глаза его остановились на табличке с надписью «311». Он отвернулся.

Сюкити Кубосава умирал. Он был так слаб, что даже не мог поднять веки и пошевелить губами, а перешептывание врачей и плач родных доносились до него, словно через слой войлока. И все же судьба подарила ему перед смертью несколько часов ясной мысли. Он знал, что умирает. Он понимал это каким-то шестым чувством, словно слепой, свесившийся над бездонной пропастью. Смертный холод медленно полз по телу от тощих рук и ног, похожих на палки, обтянутые желтой влажной кожей.

— Ацу… Умэ… — позвал он одним дыханием.

Он почувствовал, как жена склонилась над ним и теплая капля упала ему на лоб. Ему захотелось сказать ей, что горевать не надо, что он совсем не боится смерти и что, если он умрет, то ей помогут, ей, и детям, и старой Киё, но не было сил пошевелить деревеневшими губами. Легкий, едва ощутимый укол в плечо — они опять вводят ему в кровь этот, как его… Название лекарства ушло из памяти. Да это и неважно. Наивные люди эти доктора, они думают, что еще не все потеряно. Неужели он один понимает, что это смерть? Чего же тогда стоят все они, лучшие врачи Японии и Америки? Но при чем здесь Америка?.. Почему американские врачи так любезно предложили свои услуги? Ведь никогда раньше они не лечили японских рыбаков. Ах, да, он для них всего лишь «морумотто» — подопытная морская свинка. На его организме они познают, что бывает с человеком, когда он попадает под «пепел смерти». Полгода они внимательно наблюдали, как отчаянно борется его организм с невиданной болезнью, борется и сдает одну позицию за другой. Сначала сдалась кровь, затем печень, мозг… Сколько времени он был без сознания? Кажется, сейчас конец сентября? Значит, месяц.