— А потом — ничего интересного. Стал пить, ей-богу, стал. Приняли меня на один завод в Ричмонде. Несколько дней проработал — бац, снижают расценки. Началась забастовка. Напился, наскандалил, ударил мастера… Не веришь? Правда. Тут уж мне досталось как следует. Посадили на два месяца, из них месяц пролежал в тюремной больнице. Вот, неделю назад вышел, денег нет, работы нет… Вдруг в газете объявление: работа с выездом из Штатов. Совсем как тогда… Я и махнул в Чикаго, парень. Знакомых никого. Хотел зайти к Чарли, да… Хорошо хоть, что тебя встретил, а?
— Да, это хорошо, что мы встретились, — медленно сказал Дик.
Он подозвал официанта и заказал еще два виски.
— Может, попробуете «Бикини», ребята? — спросил тот.
— Нет, давай виски, дружище. Не люблю этих смесей.
— Название-то какое! — Майк усмехнулся, провел по лицу дрожащей ладонью. — Ты-то догадался, Дик, верно?
— Догадался.
— И кто бы мог подумать, а?
— Да. Между прочим, я здесь недавно одного нашего встретил. Кэйзи, — может быть, ты помнишь? Дылда такой, выше меня ростом. Из второго барака. Так он до сих пор думает, что мы там маяк для океанского транспорта строили.
— Да… Бикини. Там один уже умер, слыхал, парень?
— Слыхал. Кубо…сава — так его зовут, кажется.
Официант принес виски, убрал грязные тарелки и исчез.
— И все-таки ты опять туда?
Майк не ответил. Дик вздохнул.
— Ну, выпьем за… За что, старина?
— Я пью за тебя, Дик. — Глаза Майка наполнились слезами. — Ты хороший, добрый парень, верно. Дик, очень хороший. А Чарли…
— Плюнь на Чарли. Пьем.
— Пусть бог тебе поможет, Дик.
Поставив на стол пустой стакан, Майк закурил и поднялся.
— Спасибо, парень, большое спасибо. Теперь мне пора.
— Ты твердо решил?
— Да. Проводишь меня?
Дик вздохнул и бросил на стол деньги.
— Что ж, пойдем.
У дверей конторы по найму перед объявлением о наборе рабочей силы люди теснились с ночи. Дул свежий предрассветный ветерок, небо на востоке светлело, звонкую утреннюю тишину прорезало робкое чириканье проснувшихся воробьев.
— Видишь, уже стоят, — шепотом сказал Майк, остановившись.
— Да, стоят…
— Я пойду…
В сумерках лицо Дика было похоже на белую маску.
— Иди, Майк, — спокойно проговорил он.
— Может быть, — в голосе Майка послышалась робкая надежда, — ты тоже… со мной?..
— Не говори глупости.
Майк опустил голову.
— Я хочу еще раз попробовать. А ты куда?
Дик пожал плечами.
— Я пойду искать.
— Что?
— Искать, Майк. Должен быть какой-то другой путь. Прощай.
Майк провожал глазами долговязую фигуру товарища, пока тот не скрылся за углом. Тогда, тяжело вздохнув, он повернулся и направился к очереди.
— Накамура-сан идет! Накамура-сан идет!
Ясуко бросила куклу и отвела с лица упавшую прядь.
— Где Накамура-сан?
— Вон, зашел сейчас к Хада…
— Побежим навстречу?
— Побежим!
Ребятишки наперегонки кинулись к соседнему дому. Через минуту оттуда вышел старый почтальон с большой, битком набитой сумкой через плечо.
— Здравствуйте, Накамура-сан!
— Здравствуй, Ясу-тян, здравствуй, Таро.
— Как ваше здоровье?
— Спасибо, дети, хорошо. Что у вас новенького?
— Умэ-тян вернулась из столицы.
— Вот как? Это хорошо…
— Накамура-сан, нам есть?
— Еще бы!
Почтальон шел к домику Кубосава. Ясуко семенила рядом, вцепившись в его куртку с правой стороны, Таро шагал слева, жадно заглядывая в сумку.
— Интересно, — сказал он, — откуда сегодня письма госпоже Кубосава? Вы не скажете, Накамура-сан?
— Не знаю, не смотрел.
— Посмотрите, пожалуйста, мне очень хочется знать, какие на них марки.
Ясуко забежала вперед и погрозила ему пальцем.
— Ты всегда так, Таро. И обдираешь марки, прежде чем письма попадают маме.
— Но ведь ей не нужны марки, правда? А я их собираю.
— Все равно, — серьезно сказал почтальон, — нужно сначала отдать письмо адресату… госпоже Кубосава, а потом ты у нее спросишь.
— Она мне всегда позволяет брать марки, верно, Ясу-тян?
— Конечно. Только сначала нужно письма отдавать ей.
Они остановились у входа. Ясуко раскрыла дверь.
— Пожалуйста, заходите, Накамура-сан.
Маленькая Ацу в скромном синем кимоно, как всегда, пригласила почтальона посидеть и выпить чашку чая. Накамура-сан опустился на циновку, но сейчас же поднялся, чтобы поздороваться с высокой красивой девушкой в европейском платье, появившейся из соседней комнаты.
— Никак это Умэ-тян?.. — пробормотал он.
— Я, Накамура-сан. Это я. Что, очень изменилась?
— Да-а… Выросла, похудела. Стала барышней.
Ясуко и Таро нетерпеливо заглядывали через плечо Ацуко, перебиравшей конверты.
— Из Австрии, Индонезии. Из России, еще из России… Из Америки, из Австралии…
— Ах, тетя Ацу! — Таро чуть не выпрыгнул из своих гэта. — Подарите мне эту марку… вот-вот, такой у меня еще нет. Пожалуйста, тетя Ацу, нэ-э-э…
— На, возьми. — Ацу осторожно вырезала угол конверта с маркой. — Очень красивая, верно? А теперь идите играть во двор. Я буду читать.
Но дети подсели к почтальону, разговаривавшему с Умэко.
— Значит, Умэ-тян вступила в «Поющие голоса»?
— Да. Мне сказали, что старшей дочери Кубосава это просто необходимо. К тому же я немножко умею петь и плясать. Меня научила бабушка. Всем очень понравилось, как я танцую «Сакура».
— Вот как…