Пепел державы

Нехотя сыновья ушли в дом. Никита Романович тяжело спустился по крыльцу и, не сводя взора с Никифора, подошел к нему и молвил в самое лицо:

— Ежели кого из холопов моих или дворовых тронете, а уж тем паче кого-нибудь из моих детей, я тебя лично убью. И всех вас, кого смогу, заберу с собою. Ясно тебе, ты?

Никифор не дрогнул под тяжелым и пристальным взглядом боярина, все так же смотрел в его темнеющие от гнева глаза, но молчал. Никита Романович обвел беглым взором толпу стрельцов и, стиснув зубы, молвил:

— Исполняйте государев приказ.

Тут же мимо него торопливо пронеслась в дом эта толпа, бряцая оружием и гремя сапогами. Никита Романович старался не глядеть назад, не слушать глухой грохот и крики, наполнившие его дом, не видеть, как на двор выносят, сгребая в одну кучу, сундуки с различной рухлядью, копившейся годами и унаследованной от предков, дорогую посуду, блюда, кубки, ткани, украшенное камнями оружие. Из конюшни уводили породистых боярских скакунов, сытых и ухоженных. Словно в забытьи, Никита Романович опустился на колени перед окровавленным трупом Буяна, погладил жесткую серую шерсть на загривке.

Тем временем стрельцы обносили дом, гоготали, хохмили, непристойно шутили про дворовых девок и дочерей боярских, взрывались хохотом, но замолкали, когда встречались с гневными взглядами Федора, Александра и Льва, стоявших у запертой горницы, откуда слышался детский рев. Это плакал взахлеб Ванята, испуганный услышанными во дворе выстрелами и визгом пса.

— Буян! Буян где? — кричал малыш, давясь слезами, а Евдокия прижимала его к груди, утешала и говорила, что пес испугался и убежал. Плакали испуганные дочери, притаившиеся в углу. Уродуя губы, силился не плакать Михаил.

— Стой здесь! Я сейчас! — чуть погодя, сказал брату Федор. Александр схватил его за руку:

— Куда? Куда пошел?

— Оставь! Сказано тебе, тут стой! — осатанев, крикнул на младшего брата Федор и, выдернув руку из его цепких пальцев, устремился вниз по лестнице во двор, задев плечом одного крупного стрельца. Тот, развернувшись, что-то крикнул Федору вслед, но он не слушал, уже выбежал во двор и окликнул отца, сидевшего над трупом убитой собаки.

— Молчи! — строго осадил сына Никита Романович, полуобернувшись к нему.

— Они же все подчистую выносят! Хуже татарвы!

— Пусть выносят. Мне мои дети дороже любой рухляди.

— Но как же? А отомстить? Неужто оставим этот удар без ответа?

Никита Романович медленно поднялся и взглянул в лицо старшего сына. Федор стоял красный от гнева, с крепко стиснутыми зубами, на глазах его выступали злые слезы.

— Почто мы стоим и глядим, как они нас унижают? Как же это так, отец? — дрогнувшим голосом вопросил Федор. Никита Романович привлек сына к себе, крепко обнял его, и Федор разрыдался, уткнувшись ему в плечо.

— Как они смеют! Псы! Как они смеют тебя унижать! — давясь рыданиями, вопрошал Федор, а Никита Романович гладил его по длинным волосам, стараясь не думать о том, что говорит сын, и что происходит сейчас в его оскверненном родовом тереме. Но одна мысль уже крепко засела в его голове, да так, что он ее до последнего дня не забудет — стало быть, Афанасий Нагой доложил государю о его приходе, о серебре и Протасии. Он мельком поглядел на трех стрельцов, что были оставлены для стражи двора, — те опускали глаза, отворачивали лица.

— Не кручинься, сын. Разве же я дам нам пропасть? Ни в жизнь! Ты что, — утешал сына боярин. — Выстоим! И со всеми ими поквитаемся еще! Ох, поквитаемся!

Говоря об этом, он думал не о потере имущества и убытках, а о том, что теперь наверняка Протасия уже невозможно спасти. А что, если Иоанн поступил так после того, как Никита Романович вступился за царевича Ивана, мол, дабы не смел больше соваться в их семейные дела?

Едва все закончилось и стрельцы уходили со двора боярина, таща за собой груженные награбленной рухлядью телеги, Никита Романович приказал старшим сыновьям похоронить Буяна в саду имения, привести испакощенный терем в порядок, а сам направился к расположенному неподалеку английскому подворью.

Белокаменная палата подворья с маленькими глазницами окон была полна людьми, как и обширный двор. В великом множестве ввозили и вывозили товары и снедь для содержания подворья, с помощью блоков грузили на второй ярус складского помещения тяжеловесные запечатанные кули. Никиту Романовича здесь хорошо знали, удивленно глядели на него, в одиночку пришедшего к английским купцам, расступались перед ним, кланялись.

Джером Горсей, посол и путешественник, находившийся в то время там, до конца жизни потом вспоминал и описал в трудах своих, как могущественный боярин Захарьин прибыл ограбленный на английское подворье и просил купцов занять ему в долг под проценты. Видел, как нелегко давалась боярину унизительная просьба. В просторной сводчатой палате именитые английские купцы, сидя за широким столом, принимали Никиту Романовича, здесь же обсуждали меж собой, стоит ли давать деньги в долг опальному боярину. Но все же решили дать, собрали необходимую сумму и, когда боярин ушел, еще долго меж собой обсуждали увиденное.