Пепел империй

Запорожье они увидели издалека, и Бандеролька сразу поняла, что имел в виду Илья, отговаривая от посещения этого города. Над горизонтом вставали вертикальные (ветра не было) столбы разноцветного дыма: зеленого, желтого, красного, черного. Целый лес дымных столбов. Еще через несколько километров отряд почувствовал вонь. Это была непередаваемая смесь запахов горячего металла, угольной копоти, машинного масла и чего-то противного, тошнотворно-сладкого, но неопределимого. Пришлось надевать противогазы.

Илья от защитных фильтров отказался:

– Родной город, родной запах. Я привык.

Он держал на коленках Костю – мальчишка надулся и теперь ни с кем не хотел разговаривать, но по-другому в машину боевой веган не помещался.

– Я свяжусь по радиосвязи с паном Сашко, у него небольшая крепость недалеко от Харькова. Езжайте прямо туда, остерегайтесь банд! Ни с кем не вступайте в контакт, пока не доберетесь до места.

Место он пометил на карте и продемонстрировал Кайсанбеку Алановичу, тихому и пришибленному после знакомства с местной фауной.

Запорожье приближалось, и трава вдоль дороги окрасилась во все цвета радуги – полосами. Полоса травы ярко-красной, полоса травы истошно-зеленой…

– Дождем прибивает копоть с заводов, – заметил Илья. – Это еще что! Вот если неудачно белье повесить сушиться, можно вместо белого кимоно черное получить. Вы всё запомнили насчет Харькова? Тогда высадите меня вон на том перекрестке.

* * *

Предстоял самый длинный отрезок пути – без малого триста километров. Немного отъехав от Запорожья и оставив столбы дыма за спиной, решили остановиться на привал. Настроение у всех было не похоронное, настороженное. Воловик горевал из-за потери подвижности, остальные переваривали обрушившиеся на них новости.

Бандеролька поймала себя на том, что хотела бы посмотреть на автоматизированные заводы и киберов – никогда не видела и даже не представляла себе такого. Хотя, похоже, уцелевшему человечеству толку от этих плодов прогресса – ноль.

Верховцев проверил фон счетчиком Гейгера – прибор тревожно защелкал, доктор помрачнел:

– Я делаю замеры каждые десять километров пути. Чем дальше на север – тем сильнее фон, и растет он в геометрической прогрессии. Боюсь, скоро даже листоношам понадобятся защитные костюмы. И, конечно, встанет вопрос хранения припасов, воды… представьте: мы не сможем найти «чистую» воду! Наша экспедиция все больше напоминает мне групповое самоубийство.

– Пессимизм не делает чести ученому! – воздел палец к небу Кайсанбек Аланович. – Не допускайте поспешных выводов, коллега. Лучше давайте прикинем, через сколько мы сможем быть у гостеприимного пана Сашко? Мне совершенно не хочется ночевать в степи.

– Часов пять-шесть, до темноты успеем, – ответил Телеграф. – Если рассиживаться не будем и колымаги наши не сдохнут. И если какие-нибудь хищные кролики на нас не нападут.

Через час пришлось-таки надеть защитные костюмы и убрать припасы в специальные контейнеры. Фон вырос настолько, что нападений «хищных кроликов» можно было не опасаться – здесь не выжило бы ничего, кроме растений. Зато флора перла, цвела и пахла! Обычная степная трава, тополя и какие-то колючие кусты превратились в настоящие джунгли, и дорога теперь шла просекой. Джунгли безмолвием напоминали ботанический сад в Остроге – сплошная зеленая стена, непонятно уже, из чего состоящая. Отряд нервничал, все то и дело поглядывали вверх, но там не видно было даже птиц.

– Очевидно, мы недалеко от эпицентра взрыва, – тихо сказал Кайсанбек Аланович. – Сейчас проедем – и будет легче. Растения любят радиацию…

Что радовало – вряд ли обещанные банды Ладыги и Грома могли бы подобраться к листоношам и внезапно выпрыгнуть из зарослей.

И все-таки…

Бандерольку всегда пугали лишенные жизни места. Она понимала, что остались растения, бактерии, может, червяки какие-то или насекомые, но без птиц и зверей мир выглядел мертвым. «А ведь это человек виноват, – впервые подумала Бандеролька. – Человек попытался убить свою планету. Не она восстала, не метеорит упал, нет, во всем виноваты люди.

Строили, строили цивилизацию, а построили кладбище.

И теперь цепляются за возможность вернуть утраченное могущество. А листоноши помогают в этом…

И ведь, если так посмотреть, вовсе не благая у нас цель, а правильно было бы добить остатки рода человеческого и дать эволюции пойти на новый виток, а планете – восстановиться. Получился бы странный мир на руинах, мир, где хищные кони охотятся на саблезубых мышей, где стеной поднимаются неприступные джунгли вокруг очагов поражения, где сами по себе живут заводы Запорожья, и звери обходят их стороной… Память о людях исчезла бы. Может, и к лучшему. А мы цепляемся за память, не строим новое, но пытаемся возродить старое, злое. Кайсанбек Аланович рассказывал, что перед Катастрофой будто из могилы выкарабкался призрак фашизма – это такое политическое течение, когда во всем виноват сосед, и соседа надо убить, если он отличается от тебя.

К чему и привело. Поубивали друг друга…»