Пепел Клааса

ВДНХ долгие годы был местом, где сколачивались мил­лионные состояния. По сравнению с тем, что я увидел тут, ВНАИЗ со всеми Фалинскими померк в моих глазах. Говари­вали, что если всю огромную площадь ВДНХ застелить день­гами, потраченными на нее, то образовался бы толстенный слой. Здесь не было фиксированных зарплат и не было их по­толка. Платили по нарядам. Слесарь низкой квалификации, делавший макеты, получал зарплату в шесть-семь раз(!) пре­вышающую средний уровень зарплаты советского рабочего. Но поступить туда можно было либо по протекции, либо за крупную взятку, но опять-таки по протекции. Чтобы удержать золотые места, рабочие вступали в партию, и их нельзя было уволить. Квалифицированные рабочие обычно неохотно всту­пают в КПСС, чтобы сохранить за собой право найти более высокооплачиваемое место, ибо членство в партии ограничи­вает свободный уход. На ВДНХ все было наоборот.

Естественно, рабочие регулярно платили начальству боль­шие взятки.

Самые лихие деньги имели художники-оформители. Ху­дожник Васильев, никому не известный за пределами ВДНХ, отсидел даже в тюрьме за рвачество, после чего как ни в чем не бывало вернулся на выставку. Он в 54-55 годах зара­батывал сказочные деньги, по 60 тысяч рублей в месяц, то есть примерно в 50 раз (!) больше, чем средний инженер или учитель. Именно он сделал эскиз «Солнца», который мне надо было автоматизировать.

ВДНХ была и синекурой для провалившихся республи­канских начальников. Директором узбекского павильона был тупой Абдурахман Абдурахманов, бывший председатель Сове­та Министров Узбекской ССР при Сталине. После смерти Сталина он получил синекуру на ВДНХ. Когда выставку по­сетил Гарриман, они поздоровались, зная друг друга со вре­мен войны. Абдурахманов был огромного роста бай с про­долговатым внушительным лицом. Полагаю, что он сделал карьеру на своей внешности. У него был кабинет, устланный дорогими коврами и носивший отпечаток азиатской роскоши.

В 1961 году он был назначен послом в Того, где пробыл недолго, и, я почти уверен, выполнял роль азиатского фасада, за спиной которого работал кто-то более сообразительный.

Другим опальным начальником был бывший первый секре­тарь Армении Арутинов, получивший в синекуру армянский павильон. Ему было около шестидесяти лет. Он имел сводню, регулярно поставлявшую ему девочек-подростков, в изобилии бродивших по выставке. Арутинов угощал их дорогим конья­ком и щедро одаривал. Однажды сводня доставила ему де­вочку из Новгородской области. Родители ее, местные началь­ники, узнав об этом, пожаловались. По закону совращение несовершеннолетних в СССР наказывается весьма сурово. Арутинов отделался годом, и я не уверен, действительно ли он этот срок отбыл.

Самым большим из моих стендов было «Солнце». На огромной торцовой стене павильона «Машиностроение» элек­трики смонтировали 6000 лампочек на расходящихся лучах. Надо было, чтобы лампочки мигали в такой последова­тельности, чтобы имитировать бегущий свет, разливающийся во все стороны от солнечного диска. То же самое нужно бы­ло обеспечить и на «Хлопковом поле» Абдурахманова. Там лампочки имитировали движение воды в арыках. Несмотря на всю примитивность идеи бегущего света, его реализация была профессиональным секретом хапуг, оформлявших Москву по праздникам. Специальной аппаратуры для управления бегу­щим светом не было, и проверить его эффект можно было лишь на реальной установке. Все зависело от характера че­редования включающихся лампочек. Единственная брошю­ра, выпущенная на эту тему, содержала заведомую дезин­формацию. Праздничная иллюминация делалась в рекордно сжатые сроки, когда не бывает времени на эксперименты, и если бы кто-то новый попытался вылезть конкурентом, он не успел бы наладить свою дорогостоящую установку и прова­лился бы. А иллюминация давала сказочные доходы.

Главным инженером ПТМ был Вишневский, маленький энергичный еврей, похожий на орангутанга. Попал он туда и был вовлечен в систему коррупции не по своей воле. В лучшие времена он был завпроизводства первого ракетного завода в Москве, главным конструктором которого был сын Берии Сергей, а директором — Елян. Он был толковым про­изводственником, но его уволили в начале 1953 года.

Вишневский тяготился выставкой и с грустью вспоминал прошлую работу. Ко мне он относился с симпатией, однажды пригласил к себе домой и потом жаловался на бездельника-зятя.

Главным электриком ПТМ был Позин, тоже еврей, с серь­езным и умным лицом. Как он туда попал, не знаю, но это был бессовестнейший хищник. Я, будучи sancta simplicitas[28]

, явно стал ему мешать, и он решил меня выжить. В самом де­ле, я не делился деньгами ни с ним, ни с Моисеевым. Я был также помехой для привлечения со стороны тех, с кого Позин брал взятки.

Через месяц-два после своего прихода он откровенно сказал мне, что я здесь мешаюсь, но я намека не понял.

Как-то я порекомендовал ему своего приятеля на работу по совместительству, на что Позин, интеллигентно улыбнув­шись, спросил:

— А с ним коммунизм можно строить?