Пепел Клааса

Я мало проработал в НИИТМ. Кто знает, какие еще лю­ди там были? Сколько раз я убеждался, насколько обманчива внешняя лояльность советского человека: в Меленках, Муро­ме, Куйбышеве или Москве. Какие пожары тлеют в его душе от угольев, оставленных террором и давлением.

107

В конце лета 1970 года я принял решение разрубить Гор­диев узел. Я зарекся уйти из НИИТМ не позже 7 ноября, даже если никуда не устроюсь. Это было рывком в неизвестность. Так никто не поступал, в особенности обладатель кандидат­ского диплома. Сионистское движение усиливалось, и я уже боялся оставаться в военной промышленности. В принципе, я мог уйти еще в 1969 году, но тогда не был готов к этому внутренне. Я понимал, что меня не выпустят из России сразу, и собирался искать работу лишь на несколько лет. В конце октября я подал заявление об уходе, сказав Макарову и Кова­леву, что возвращаюсь в ИАТ. Это выглядело правдоподобно. Если бы я сказал, что просто увольняюсь, это вызвало бы по­дозрения. Одним из источников моего заработка стало вне­штатное реферирование.

108

В феврале 1971 года активные сионисты один за другим стали получать разрешения на выезд. Этому не было преце­дента! Я поехал на проводы к Эрнсту Трахтману. Пять лет бился он головой об стенку, сжег за собой все корабли. Сына, который у него появился вслед за дочкой Геулой, он назвал, к моему ужасу, Иудой.

А вдруг его не отпустят, думал я, что будет делать человек в России с таким вызывающим именем? Уехал и Лева Шейнкарь, мой бывший одноклассник. Он прославился тем, что умудрился дать объявление о том, что преподает иврит. К месту расклейки этого объявления было паломничество. По­сле этого ГБ дало инструкцию более не принимать объяв­лений о преподавании иврита. В «Вечерней Москве» появился фельетон, обвинявший Леву в том, что он, ни с того ни с сего, избил будто бы водопроводчика, пришедшего в его квартиру.

Я впервые посетил московскую синагогу, где по субботам собирались сионисты. Там я увидел легендарного Леву Наврозова, о котором много слышал от Прокофьевых, о том, как он выучил по Вебстеру английский язык и как боролся с законом о всеобщем обязательном обучении, скрывая от вла­стей своего сына, которому решил дать домашнее образова­ние. Лева был полуеврей, полуграф. Он с важным видом рас­хаживал под руку со странствующими американскими рав­винами, обольщая их великолепным американским языком. Вскоре я встретил его на проводах. Лева вдохновенно расска­зывал о том, что он потомок вереницы раввинов.

109

Уйдя из НИИТМ, я немедленно повидался с Олегом и Ка­миллой. Секретность мне теперь не мешала. Камилла мне очень понравилась: живая, открытая, интересная. Олег и Ка­милла оказались обладателями отличной коллекции нового искусства, где были даже Малевич и Кандинский. Камилла уже опубликовала книгу о русском художественном авангар­де 20-го века. Олег приобрел роскошный каменный особняк в Алешкино, на берегу Химкинского водохранилища, выстро­енный советским генералом по образцу старых дворянских особняков, — с колоннами и фронтоном. Участок был очень большой и выходил к воде сосновой рощей. Олег и Камилла устроили новоселье. Кого там только не было! Кроме знако­мых: Андрея Волконского, Димы Сарабьянова и других, там оказалась балерина Власова, которая много лет спустя чуть не бежала в Америку. Независимо друг от друга явились Па­вел Гольдштейн и Лева Наврозов. Лева, увидев меня и Павла, заметно смутился. Он вел сложную игру, скрывая свои планы отъезда от знакомых, а тут сразу оказалось два свидетеля. Там-то Павел удивил меня сообщением, что Александр Яков­левич Лернер, который был одним из столпов ИАТа и правой рукой Трапезникова, подумывает об отъезде.

110

Цадик Наум Коржавин затянул целую компанию, в кото­рой был и я, к своему старому литературному поклоннику, инструктору секретариата ЦК Коле Шмелеву. Тот был рань­ше женат на дочке Хрущева, жил в роскошной квартире на Фрунзенской набережной и был явно рад нашему приходу, хотя и знал, что все мы — публика с другого берега. Первым делом Шмелев стал хвастаться новинками советологической литературы, строго запрещенной в СССР. Потом стал упре­кать:

— Вся ваша фронда — чепуха. Уж если что-то делать, то как Ян Палах!

Один из нас, известный кибернетик, доктор технических наук, вышел на кухню:

— Я больше не могу, — выдавил он и ушел.

Юра Гастев, услышав совет инструктора ЦК быть как Ян Палах, развеселился:

— Ага! Это чтобы мы все сгорели! Хорош гусь!

Ныне Шмелев — советник Горбачева по экономическим вопросам.

111