Пепел книжных страниц

Наконец несколько дюжих мужиков извлекли нудно стонущего Смердякова из ледника, уложили его на особые носилки и погрузили в медицинскую карету, которая тронулась в путь.

Нина, отказавшись, чтобы ее подвезли до дома Безымянных, решила, несмотря на поздний час, пройтись пешком.

Ей все чудилось, что ее вот-вот настигнет пролетка с голым Федором Павловичем, прикрывавшим свое срамное место сверточком с тесемочкой из тайничка за ширмочкой, однако Карамазов был, что несомненно, насквозь порочным, однако отнюдь не глупым субъектом – и оставил ее в покое.

Добравшись до дома Безымянных гораздо быстрее, чем планировала, Нина обменялась несколькими фразами с Пульхерией, заверив ее, что все в полном порядке, и узнала, что ее супруг, Федор Михайлович, удалился в свою отдельно стоявшую где-то за городом лабораторию проводить крайне важный химический эксперимент, отказалась от чая с пирогами и отправилась к себе в каморку.

Умывшись, Нина распахнула окно, любуясь пейзажем вечеряющего Скотопригоньевска. Такая провинциальная идиллия, такая красота – и в то же время такие низменные страсти, такие неописуемые мерзости.

Проверив дважды, что дверь ее каморки закрыта на ключ и на массивный засов, который вышибить можно разве что тараном, улеглась на узкую, но мягкую кровать и закрыла глаза.

И подумала, что при всем при том ее визит к Федору Павловичу, с вычетом, конечно же, его явления в чем мать родила, имел весьма важный позитивный эффект.

Смердяков, сверзнувшись по лестнице ледника и получив множественные травмы, в том числе переломы обеих стоп, был на многие недели, а то и месяцы выведен из строя.

И уж точно никак не мог в ближайшие дни убить своего благодетеля и родителя Федора Павловича.

Довольная этой простой, но такой важной мыслью, Нина перевернулась на бок – и почти мгновенно заснула. Но за секунду до того, как погрузиться в объятия Морфея, в голове у нее возникла тревожная мысль: «А что, если убийцей старика Карамазова был вовсе не Смердяков?»

Завтрак с четой Безымянных прошел по известному сценарию: манная кашка, яичко, кофеек с круассанчиком для хозяина дома, его нудные монологи о том, чем он занимается, поддакивание жены и ее полные любви взгляды…

И даже влетевшая в столовую растрепанная горничная, доложившая:

– К вам госпожа Теркина, Катерина Ивановна!

И посмотрела отчего-то не на Пульхерию с Федором Михайловичем, а на Нину.

Та, любезно поблагодарив Пульхерию за возможность принять незваного гостя, на сей раз неведомую даму, в гостиной четы домовладельцев, была крайне признательна, что Пульхерия не стала сопровождать ее, хотя не сомневалась, что та из смежной столовой, дверь которой намеренно была прикрыта неплотно, будет внимать каждому слову.

Незваная гостья была женщиной молодой, примерно одного с Ниной возраста, величавой и симпатичной, державшейся с достоинством, однако при этом дружелюбно.

– Крайне рада, что соизволили принять меня, Нина Петровна, – произнесла она, плавно входя в гостиную. – Мы не имеем чести знать друг друга, а если и имеем, то исключительно заглазно…

Она смолкла на несколько мгновений, явно оценивая Нину, а потом произнесла:

– Поэтому хочу поговорить с вами начистоту. Я – невеста Дмитрия Федоровича Карамазова, и мы намерены с ним вскоре пожениться!

Нина, понимая, к чему та клонит, пригласила гостью на диван и любезно ответствовала:

– Очень за вас рада, Катерина Ивановна. Желаю вам и Дмитрию Федоровичу всех благ в семейной жизни!

Катерина Ивановна, поколебавшись, сказала:

– Вижу, что вы совсем не такая, как… как известная особа, которая также имеет виды на Дмитрия Федоровича… Совсем не такая!

Понимая, что речь идет все о той же Грушеньке, Нина отметила, что ее не столько покоробило, сколько позабавило короткое, но такое емкое словечко также

во фразе гостьи. Может, Грушенька и имела виды, точнее, если следовать тексту роману, Митя на нее имел, но вот она сама на Митю никаких видов не имела и иметь не намеревалась!

И была уверена, что именно этим и объяснялся визит к ней Катерины Ивановны.

Выслушав длинный, однако изложенный красивой русской речью, без ненужного драматизма и многословных повторов, отнюдь не достоевский монолог Катерины Ивановны, Нина, положив ей на ладонь свою руку, просто сказала:

– Вы его любите, и это чудесно. Он вас любит, и это чудесно. Вы скоро поженитесь, и это также чудесно. Я не намеревалась и не намереваюсь стоять меж вами и Дмитрием Федоровичем. Я его не люблю, уверяю вас. Да, он вбил себе в голову эту блажь, но поверьте, я ему для этого повода не давала.

Нина подумала, что, уложив приемчиком из курса для самообороны от сексуального маньяка, вероятно, все же дала, но, если это для Мити так важно, она запросто обучит его Катерину Ивановну этому броску.

По мере того как она это говорила, чело Катерины Ивановны светлело, а напряжение, которое сквозило в каждом ее жесте и слове, проходило.