Пепел книжных страниц

– Желали моего совета в семейных делах. Так что, уважаемая Пульхерия Ивановна, если у вас проблемы с Федором Михайловичем, то приходите… Скидка будет.

Пульхерия, замахав руками, уверила ее, что со своим супругом вот уже скоро как тридцать лет живет душа в душу, и несолоно хлебавши ретировалась.

Нина же направилась на прогулку по Скотопригоньевску, узнав в кабинете доктора Дорна, что тот все еще не вернулся, и чувствуя, что миссию свою, если ее перемещение сюда вообще было связано с какой-то миссией, выполнила полностью.

Илюшечку спасла, добыв ему деньги на Гипотенузы. Митю с Катериной Ивановной снова свела. Смердякова из строя вывела. И даже мерзкого извращенца Федора Павловича уберегла от рук этого самого Смердякова.

Внезапно в мозгу вспыхнула та самая мысль, которая пришла ей, когда она уже почти провалилась в сон и которую забыла: «А что, если убийцей Федора Павловича был не Смердяков?»

Чувствуя, что сердце ее, только что радовавшееся жизни, внезапно заныло, Нина вывернула из-за угла – и увидела шедшего по противоположной стороне улицы Алешу, но уже в мирском облачении.

Тот, заметив ее, бросился к ней. Девушка заметила, что глаза молодого человека красны от слез.

– Старец Зосима только вот преставился. А мне наказал в мир возвращаться. Из монастыря я ушел. С этим покончено. Вот, это для Илюшечки и его Сиракуз.

Он сунул ей в руку сверток, и Нина в ужасе спросила:

– Что это?

– Три тысячи в ассигнациях.

– Господи, Алексей Федорович, откуда?

Молодой человек зашептал:

– Позавчера к старцу Зосиме привезли купца одного – большой грешник, который тоже при смерти. И он хотел свои грехи у старца откупить, перед тем как перед судом Божиим предстанет. Старец его не принял, так как уже слаб был очень, а купец вчера преставился. Но деньги строго наказал оставить старцу Зосиме. А тот перед тем, как дух испустить, приказал мне взять и самому решить, на какое богоугодное дело пустить. Или не на богоугодное. Решение-то мое! Это мое испытание такое. И так как старец их мне завещал, то я их после его кончины взял, а теперь вам, Нина Петровна, передаю: для Илюшечки!

Он накрыл руку Нины своей и произнес:

– Возьмите их, пока я даю. Иначе, боюсь, во мне карамазовщина пробудится. И потрачу я их на то, что богоугодным никак назвать нельзя. А так мы Илюшечку спасем!

Нина, потрепав Алешу по щеке, задумчиво сказала:

– Нет, не пробудится в вас, Алексей Федорович, карамазовщина. А если пробудится, то потом также снова и заснет.

Алеша, вдруг склонившись (но, слава Богу, не брякнувшись на колени!), поцеловал ее руку и произнес:

– Вы ангел, Нина Петровна! Сущий ангел! Теперь, когда я ушел в мир, то хочу сказать то, что так хочу сказать все это время…

Нина предостерегла:

– Быть может, не надо?

Но Алеша, словно в трансе, продолжал:

– Знаю, что два брата моих уже сделали вам предложения. И я тоже хочу сделать! Станьте моей женой, Нина Петровна!

Вздохнув, Нина смогла только на это сказать:

– Ангелы, как вам, Алексей Федорович, бывшему послушнику, прекрасно известно, узами брака себя не связывают…

И, поцеловав его в чистый лоб, зашагала как можно быстрее прочь.

Однако, как ни надеялась Нина, что матримониальная эпопея с братьями Карамазовыми завершится, вечером ее ждал апогей брачных предложений.

Спрятав деньги от Алеши под матрасом, девушка быстро спустилась в столовую, не желая вызывать лишних вопросов у крайне любопытной Пульхерии. Как раз закончился ужин у Безымянных (Федор Михайлович, в полном соответствии со своим ежедневным графиком, откушав овощного рагу с тушеным кроликом и крем-брюле, отбыл в свою химическую лабораторию для проведения своих крайне важных опытов), как все та же растрепанная горничная с пафосом объявила:

– К вам Карамазов, Федор Павлович! – и победоносно посмотрела на Нину.

Пульхерия, вспыхнув, заявила:

– Моя дорогая девочка, гоните этого недоброго человека! Не может быть, чтобы он посмел переступить порог моего дома!

Нина, придерживавшаяся того же самого мнения, что и Пульхерия, поддержала ее. Однако в той любопытство все же пересилило неприязнь к старику Карамазову, и Пульхерия со скорбной миной произнесла:

– Однако же я не вправе указывать вам, кого принимать, а кого нет. Думаю, проведаю я сейчас Ольгу Тихоновну!

И демонстративно выплыла из столовой.

Нина, глубоко вздохнув, решила, что разговаривать с Федором Павловичем, после всего случившегося посмевшего заявиться к ней, не будет, и решительно распахнула дверь гостиной.

Тот, облаченный в безукоризненный, весьма ему, как отметила девушка, шедший пепельно-серый сюртук с пышным, в тон, шейным платком, не без интереса разглядывал портреты усопших отпрысков семейства, когда Нина вошла в зал.

А перед ее глазами стоял все тот же Федор Павлович из вчерашнего дня: нагишом, со сверточком с тесемочкой из-за тайничка за ширмочкой.