Пепел Вавилона (ЛП)

— Что вы можете рассказать о гибриде 18-10? — спросила женщина, и Праксу показалось, будто она видит его насквозь. Видит его кости, кровеносные сосуды. Он никогда не чувствовал себя настолько обнаженным. Он попытался откинуться на стуле, покачаться на нем, но болты только заскрипели. На стенах были выбоины и царапины, которых он раньше не заметил. Закрашенные, но тем не менее. Ему не хотелось думать о том, откуда они взялись.

— Это десятая вариация по протоколу восемнадцать, — ответил он. — Я не имею права говорить об этом, простите.

— Зачем вы перенесли данные об этом гибриде из файлов Карвонидес?

Вот оно, им все известно. Он вдохнул и ощутил, как дрожит горло. Им не нужны фокусирующие препараты или компьютеры, его и так можно читать как открытую книгу. Зря он мечтал избежать худшего, теперь оставалось лишь смотреть, как разыгрывается этот спектакль. Он чувствовал крошечную, безрассудную надежду. Должен быть какой-то способ. Он должен вернуться домой, иначе кто же будет печь девочкам блины?

— Я перенес их по запросу других инженеров, работавших над проектом. После смерти Карвонидес им нужен был доступ к данным, иначе невозможно было продолжать исследования. Поэтому я перенес их в раздел с общим доступом.

— Вы перепроверили доступ к этому разделу?

— Информация была закрыта, — сказал Пракс, цепляясь за идею как утопающий за соломинку. Она казалась слабой даже ему самому.

Высокий подался вперед.

— Данные были переданы на Землю. Мы отследили их, они взяты оттуда, куда поместили их вы.

В голове кружились варианты лжи и отрицания. Кто угодно мог получить к ним доступ. Я был небрежен. Возможно, я проявил беспечность, вот и всё. Я не сделал ничего плохого.

Внутренним взглядом он вновь увидел Карвонидес, раны на ее шее и голове. Да, он может снова все отрицать, но это ничего не изменит. Они уже знают или близки к этому. Они будут его пытать, и он расколется. Не важно, что он сейчас скажет, он уже мертв. Больше никаких блинов, никаких уговоров делать уроки, никаких поздний валяний в кровати с Джуной по воскресеньям. Кому-то придется продолжить его исследования. Всё, что он любил, ради чего он жил, пропало.

К своему удивлению он ощутил не страх, а ужасающую свободу. Он может говорить что угодно. Включая правду.

— Вам нужно понять одну вещь, — его грудь распирала иррациональная, опьяняющая смелость. — Биологическое равновесие. Непростая штука, и никогда не была простой.

— Равновесие, — повторил Высокий.

— Да, именно. Все думают, что это легко. Приходят новые виды, имеющие преимущества, и побеждают, так? Но есть и другая часть истории. Местная среда всегда сопротивляется, всегда. Да, может, безуспешно. Может, не до конца понимая, как справиться с изменениями. Я не говорю, что все идеально, но это есть. Даже если чуждый вид побеждает, ему приходится преодолевать уравновешивающий процесс. И... 

Высокий нахмурился, и Праксу захотелось говорить быстрее. Успеть высказать все, что на душе, пока не опустился молот.

— И этот процесс глубоко вшит в живые системы, он присутствует всегда. Как бы замечательно ни был сконструирован новый вид, какими бы преимуществами не обладал, сопротивление будет всегда. Преодолеешь одно, на смену придет другое. Вы понимаете? Сородичи побеждены? Отлично, вот вам наступление бактерий и вирусов. Адаптировались к ним? Получите уровень микроэлементов, солей и света. И главное, даже если новый вид победил, занял все ниши, эта борьба уже изменила его. Если уничтожил или ассимилировал местную среду, он уже изменился. Даже вымершие предшествующие организмы оставляют следы. Их нельзя, никак невозможно полностью стереть.

Пракс сидел прямо, высоко подняв голову, часто и глубоко дыша. Можете меня убить. Можете стереть со страниц истории. Но вам никогда не стереть мой след. Я выступил против вас, и даже если вы убьете меня, это не изменит того, что я сделал.

Высокий нахмурился еще сильнее:

— Мы сейчас говорим о дрожжах?

— Да, — ответил Пракс. — Конечно, о дрожжах.

— Ладно. Это очень интересно, но нам нужно знать, кто имел доступ к той информации.

— Что?

— Раздел, куда вы поместили данные, — сказала женщина. — Кто мог к нему подсоединиться?

— Кто угодно с доступом к компьютерам исследовательской группы. Какое это имеет значение?

Терминал Высокого звякнул, и он вытащил его из кармана. Из-за красного отсвета сигнала тревоги казалось, что Высокий залился румянцем, но когда он спрятал терминал обратно, лицо его было бледным.

— Мне нужно отойти, — напряженно сказал он. — Закончи сама, ладно? 

Праксу показалось, что Высокий дрожит. Женщина кивнула и проверила собственный терминал. Сбитый с толку Пракс проводил мужчину взглядом, почти желая окликнуть его и настоять, чтобы они закончили. Это было важно. Это его мученичество во славу свободы и науки. Инквизитор не может так просто взять и выйти посреди допроса. Когда дверь закрылась, он повернулся к женщине, но она так и смотрела в терминал. Новости, что-то про войну.

Женщина тихо присвистнула, глаза широко распахнулись. Подняв взгляд на Пракса, она как будто удивилась, увидев его здесь.