Пепел Вавилона

— Слышал про четырнадцать или пятнадцать. Фраза такая. Восемь или десять. Шесть или семь. Точной цифры не знаю.

— Через какие кольца они пришли?

— Я не знаю.

— Смотреть на меня, — сказал парень, и Вандеркост взглянул в светло-карие глаза. — Через какие кольца они пришли?

— Не понимаю. Не знаю.

Глаза парня сверкнули, он отвёл взгляд. Вандеркост поскрёб руку, хотя она и не чесалась. Просто чтобы сделать хоть что-нибудь.

— Все появились друг за другом с интервалом в пятнадцать секунд, — сказал юноша. — И шли они быстро. Что вы об этом думаете, мистер Вандеркост?

— Координация, — сказал он. — Выглядит так, словно они общались между собой, са са? Планировали.

Вот оно что. Это значило, они нашли способ преодолевать скорость света, искривлять время и определять координаты в бесконечной галактике. Или же они связывались через кольца. Через Медину. Значит, кто-то на станции работает против Вольного флота. Он же прекрасно знал — не может такого быть, чтобы арестовали за пропущенную тревогу. И теперь стало немного яснее, что пытался вызнать этот парнишка. Вандеркост увидел — парень понял, что он догадался.

— Кто вам сказал про атаку?

— Я услышал в своей бригаде. Якульски. Салис. Робертс. Обычная болтовня за кофе.

Ещё одна пометка на экране.

— Как считаете, мне следует что-то знать о них?

По спине пронесся холодок, не имевший никакого отношения к температуре, по телу побежали мурашки. Может, дело не только в том, что он спал во время тревоги. Он был пьян. Пьяный проспит что угодно. Но если не подал сигнал и был рядом с кем-то, кому есть что скрывать...

У Салиса есть друзья в службе связи. Он ими всё время хвастается — как узнал, что происходило между Инаросом и Дуарте, какое нытьё и лай доносятся из-за врат. Если атаку на Медину кто-то координировал, то почему бы не кто-то из связистов? Вполне возможно. А Робертс рассказывала про Каллисто и про войны чужими руками. Как люди Дуарте используют астеров против Земли и Марса и как противно, что они оказались меж двух огней. Из тех, кого знал Вандеркост, ей меньше всех нравилось, что советники с Лаконии участвуют в установке на станции рельсовых пушек. Возможно, чтобы стряхнуть Лаконию, ради независимости Медины, Робертс стала бы сотрудничать с колониями. И разве Якульски не был на приёме по случаю прибытия советников? Он говорил, что делает одолжение кому-то из сотрудников, но может, просто использовал шанс увидеть врага?

На Медине живут и работают тысячи. И все они астеры, более или менее. Большинство раньше состояли в АВП, а теперь в Вольном флоте. Но кое-кто из них не мог понять, что происходит. Может, у кого-то семья до сих пор на Земле, погибает под падающими камнями. Он не знал ничего о матери Якульски, братьях и сестрах Салиса, прежних любовниках Робертс. Все они могли вести себя как сторонники Вольного флота, поскольку не быть ими — прямая дорога в ад.

Парень поднял голову, посасывая таблетку. Вандеркост сцепил пальцы, заставил себя усмехнуться.

— Когда койо становится параноиком, это сразу заметно.

— Почему бы нам не обсудить всё это с самого начала?

Казалось, допрос длился несколько часов. Ни ручного терминала. Ни экрана, который он мог бы видеть. Вандеркост мог судить лишь по физиологическим ритмам своего тела. Как давно он уже не пил. И не ел. Когда начинал засыпать. Когда понадобилось посетить туалет. Он провёл своего мучителя через всю ночь перед тем нападением. Где он был. Кто ещё был с ним. Что он пил. Как вернулся в свою квартиру. Парень снова и снова задавал вопросы, обращая внимание на то, не говорил ли Вандеркост в прошлый раз немного иначе, заставляя вспоминать забытое и набрасываясь на него, когда какие-то мелочи не совпадали. Парень расспрашивал про Робертс, Салиса, Якульски. Кого Вандеркост знал по эту сторону врат. Что ему известно о Мичо Па, Сюзанне Фойл, Эцио Родригесе. Когда он был на станции Тихо. На Церере. На Рее. На Ганимеде.

Вандеркосту показали записи атаки. Корабли появлялись из врат по всей протяжённости огромной сферы. Он смотрел на их гибель, как на учебные картинки. Сделанная с помощью телескопа запись реальной смерти реальных людей. Потом с ним опять говорили и опять показывали эти картинки. У него появилось чувство, что во второй раз показания приборов были слегка другими — ещё одна попытка на чём-то его поймать — но он не смог бы сказать, в чём разница.

Это было утомительно. Видимо, как и предполагалось. Спустя некоторое время он перестал осторожничать в ответах. Он достаточно знал о допросах, чтобы понимать: всё это — выматывание, заморочки и грубость — лишь мягкая часть возможного спектра. И у него не было причин защищать друзей, кроме смутного стадного чувства да совместной работы. Если они невиновны — правда станет для них защитой. И для них, и для него.