— Когда вспыхнул юг, почему бездействовали? Где были войска?
На обратном конце снова замолчали. Треск рации был ответом вернувшемуся с того света сыну отчизны. Наконец выдавили жалкое:
— Полгода прошло. Какая теперь разница? Конец связи.
Вниз спускались в молчании. Егора оставили наблюдателем на колокольне; командир обещал сменить через два часа. Насреддин стоял у окна-амбразуры, курил самокрутку. Андрианов шёл мрачнее тьмы в коридорных проёмах.
— Я всегда думал, председателя завалили свои, душманы.
— Просто Управление решилось первым. Нам приказали, мы исполнили.
— Сам стрелял?
— Да.
— Неблагородное занятие.
— Такие нынче представления о службе Родине. — Пустынник остановился, внимательно посмотрел в сощуренные глаза Никиты. — Послушай, командир: судьбу юга решили задолго до живущих там людей. У Бравой Вольности свои эмиссары. Вся херня в том, что УВП вовремя не отреагировало. Были намёки, первые подозрения, но мы надеялись на лучшее и ждали. Наблюдали. Столько воды утекло; мы и самих себя потеряли, не то, что кого-то другого.
— Что за Варвара Петрашевская?
— Всего лишь код идентификации. Забудь.
— Так точно.
Разведчик отвернулся, будто не заметив надменного тона капитана, медленно прошагал до ведущего к кельям коридора. Напоследок бросил:
— Настанет очередь дежурить — разбудите.
— Спи уже, — недовольно бросил Андрианов. — Это ты у нас герой войны.
Осветив коридор огоньком зажигалки из подсумка, Пустынник вернулся в комнатку, сел на деревянное ложе и прислонился к стене. Спать не хотелось, но на душе сделалось прескверно. Палец соскочил с зажигалки, и та угасла, погрузив келью и жильца-эмиссара в чернь покинутого богом монастыря.
Темнота взяла своё. Когда Пустынник разлепил глаза, первые солнечные лучи пробивались в мутное стекло окошка. Утренняя синева медленно отгоняла мрак. Ныли затылок и шея — последствия неудобного сна. Подавив зевок, мужчина подался вперёд, упёрся локтями в колени, склонил голову. Оставалось провести ещё сутки на форпосте, а отношения с командиром грозили обостриться. Никита Андрианов был солдатом чести: наглотавшись несправедливости, он стремился противопоставить себя миру; служить, как подобает настоящему офицеру. Того же требовал и от подчинённых. Само существование эмиссаров с их извечными провокациями ставило под сомнение жизненные взгляды капитана. Пустынник знал: ради процветания всей системы кто-то должен выполнять теневую работу. Только как объяснить это человеку, для которого война ограничивалась фронтом и иногда флангами?
В коридоре раздались быстрые шаги: не тяжёлые командирские, но лёгкие, будто трусцой. Егор, догадался Пустынник.
— Извините! — пролепетал связист, жадно глотая воздух. — Вам надо это увидеть!
Через пару минут разведчик преодолел последнюю крутую ступень на вершину колокольни. Утренняя свежесть циклоном прошлась по лёгким; вокруг переливалась всё та же синева, хотя и её медленно отгоняли золотистые лучи рассвета. Альпиец уже улёгся вдоль позиции и напряжённо глядел в оптический прицел. Дуло крупнокалиберной винтовки медленно двигалось из стороны в сторону, будто выбирало мишень в тире. Здесь же, укрывшись за мешками с песком, находился и Андрианов.
— Не маячь! — прошипел он, наблюдая в бинокль, и махнул свободной рукой к полу.
Пустынник послушал командира, пристроился рядом. Горизонт застилала непроходимая стена тумана. Понимая, к чему сводилась внезапная тревога, разведчик внимательно вглядывался в грязную пелену войны, пока, наконец, не заметил. Мимолётный луч упал на нужную точку в нескольких сотнях метров, и туман прорезало неуловимым бликом. Почти неуловимым.
— Видел? — тихо спросил Никита. — Что думаешь?
— В штаб доложили?
— Есть канал! — донёсся позади крик Егора.
Командир, не поднимая головы, добрался до противоположной стены и принял микрофон.
— На связи капитан Андрианов!
— Майор Стеценко. Причина внеочередного вызова? — пробился сквозь шорохи недовольный тон.
— Докладываю: с южной стороны замечена неизвестная оптика. Возможно, вражеский снайпер. Запрашиваю поддержку на форпост.
— Возможно? Подтверждения есть?
— Никак нет.
— Отклоняю запрос, — будто лезвием гильотины отрезал майор. — Требую доказательств. Конец связи.
— Ублюдок! — крикнул Андрианов, швырнув микрофон на каменный пол. — Альпиец, продолжай наблюдение! Егор, делай, что хочешь, но пробейся в эфир, — и, остановив взгляд на Пустыннике, добавил: — Пошли.
Они спустились в молельный зал, где Сулайманов, засев за стеной под окном, пристроил автомат между прутьями-арматурами.
— Что думаешь? — озадаченно спросил командир. Приклад «калаша» чуть упирался в плечо; ладонь легла под подствольный гранатомёт. — Ты был там. Чего нам ждать?
Пустынник коротко выдохнул, изъял из кобуры «Гюрзу». Осмотрев, вернул в чехол. Привычка хвататься за личное оружие выработалась на юге, в десятках километров по ту сторону тумана. В Эмирате любая тревога грозила смертью, а всякое предчувствие оборачивалось реальными проблемами.
— В оружейке видел «Печенег», — припомнил эмиссар. — Доставайте. И автомат мне выдайте.
— Насреддин, слышал? Быстрее!