Пепел звезд

А это – в мирном огромном городе. Столице одного из крупнейших в мире государств. Что там Оруэлл с его слабенькой фантастикой? Зима 1999. Город Москва. Вот это – да, криминальный бестселлер.

Кровь. Столько, что, тает снег, превращаясь в грязно-бурую реку. И никаких улик. Великий передел города окончен.

«Продолжаем работать в обычном режиме».

Именно эта фраза руководства больше всего взбесила Фролова. Подумаешь, плевое дело – собрались некие темные личности, может, даже милые, обаятельные люди, покурили, поболтали и – раз! – переделили Москву. Как праздничный торт. Разрезали на кусочки. Только вместо свечей и фейерверка – треск автоматных очередей да залпы гранатометов. Но все позади. Успокойтесь, ребята. Работайте в обычном режиме.

Но было и иное. То, во что разум (или чувства?) Юрия Фролова никак не хотел верить. Но верить приходилось. Потом что сперва несмело, а затем все громче, увереннее, среди имен людей, развязавших эту чудовищную бойню, звучало единственное женское – Марина Громова.

Законная вдова. Наследница громадного криминального капитала.

Черт! Мозг всякий раз, как в карусели, по кругу, возвращался к одной и той же прилипчивой мысли:

«Почему – она?!»

«Вам тогда казалось, что вы тоже мертвы?»

Наверно, в этом вопросе и есть ответ. Разгадка. Паззл «Марина Субботина» разлетелся вдребезги. Его уже не собрать. Строгая сероглазая шатенка, девушка в белом халатике мертва. И похоронена вместе с мужем. Осталась Марина Громова. «Черная вдова».

«К-к-к»… Какой же противный звук у двери этого кабинета…

Фролов нажал клавишу. Изображение погасло.

Вошел маленький Селезнев в новой рубашке с модным остроконечным воротом, щегольских штиблетах со скошенными мысками и неизменным носовым платком.

– Здорово, – сказал Фролов. – Вроде, весна на дворе, а у тебя все насморк.

– Аллергия, – поведал Селезнев. – Слушай, Юр, я вот по какому делу… Ты отдай мне досье на Гриневича-Громову.

– Зачем?

Селезнев вернулся к двери, повернул ключ в замке и, оперевшись костяшками сжатых в кулаки пальцев о компьютерный стол Фролова, привстав на мысочки, веско проговорил:

– Не стоит трогать этих людей.

– Что?! – Фролов медленно поднимался со стула. По сравнению с маленьким Селезневым он выглядел гигантом. – Ты понимаешь, что говоришь?! Они преступники, бандиты, их место за решеткой, и я намерен туда их упрятать!

– Подожди, Юра, не горячись – Селезнев медленно прошелся по кабинету. – От нас с тобой мало, что зависит. Там, – он показал большим пальцем на потолок, – никогда не дадут хода этому делу.

– Будут доказательства, дадут. Я не намерен, как собака, ждать свистка сверху.

– Юра, к чему нам неприятности? – Селезнев потряс в воздухе сложенными ладошками. Поверь мне, в лучшем случае, твое досье просто потеряют.

– А в худшем?

– К чему сразу о плохом? Эти люди могущественны и богаты, понимаешь? За ма-алюсенькую дискетку они заплатят бо-ольшие деньги. Не нам, так кому-то другому. Так почему бы не нам? Сколько ты имеешь в месяц?

– Та-ак… – неестественно спокойно проговорил Фролов. И вдруг, одним прыжком очутившись возле приятеля, сгреб его за остроконечный ворот и принялся методично трясти. – Значит, вот кто стукач. А я-то думаю, голову ломаю, откуда у бандитов такая осведомленность о наших рейдах?! С кем ты «сотрудничаешь», кто тебе платит, говори: Гриневич? Громова?! Кто?!

– Отпусти! – прохрипел Селезнев.

Высвободившись из нежных объятий коллеги, он вновь шумно высморкался.

– Дурак ты, Юрка. Я с тобой по-дружески… А если ты дашь этому делу ход, будет по-другому. Там, – он молитвенно поднял глаза к потолку, – ставки гораздо выше. Знаешь пословицу «О мертвых или хорошо, или – никак». Так вот, здесь наоборот – покойник стерпит. А живых лучше не трогать… Слышал, какая у Громовой кличка? Черная вдова. Она самая умная, хитрая и жестокая баба, какую я когда-либо видел. Ее покойный муженек по сравнению с ней – ангел. Махровые уголовники перед ней пасуют. Это именно она развязала новый передел. Рассказать, как они с Гриневичем получили свой кусок города? Просто поставили в компьютер маленькую дискетку. А на ней, – глаза Селезнева сузились, лицо стало каменным, голос вкрадчивым, – списочек: имен, фамилий, адресов… Родителей, детишек, братьев, сестер, жен, любовниц… Всех присутствовавших. Понимаешь? Человеческая жизнь – тьфу. Для нее и ее отморозков-камикадзе нет ничего святого, лишь власть и деньги, деньги и власть.

Фролов заглянул в желтые точечки-глаза Селезнева и понял, что тот не лжет. На душе почему-то сделалось тоскливо.

– Ты хорошо осведомлен.

– Работа такая, – коллега растянул губы в фальшивой улыбке.

– Я ничего и никого не боюсь, – сказал Фролов.

– Но у тебя старая мать, – возразил Селезнев. – Да и голову свою чего ради подставлять под пули? Не Громова – еще кто-то появится. Свято место пусто не бывает.

– А нельзя ли устранить само место? Разве это не наша работа?

Селезнев развел руками. Лицо его стало беспомощным.