Перебежчик

— Тебе… — начал немец прямо с порога, потом запнулся, попытался подобрать слова, не нашел их и сказал что-то по-немецки.

— Я не понимаю, — заявила Алевтина и покачала головой.

— Подвал! — Ральф наконец-то нашел нужное слово и очень обрадовался.

— При чем тут подвал? — Алевтина опять не поняла его мысли.

Ральф ненадолго задумался и сказал:

— Идти.

— Идти в подвал?

— Да! — Немец радостно закивал. — А то плохо.

Они прошли на кухню. Алевтина сдвинула половик, потянула за кольцо в углублении дощатого пола и открыла вход в погреб. Она повернулась к нему спиной, нащупала ногой первую ступеньку лестницы, потом вторую и стала осторожно спускаться.

За ней двигался Ральф. Он услышал шаги где-то у входа в квартиру, поспешно и неслышно закрыл крышку. Ефрейтор не знал, куда можно ступить, поэтому так и остался стоять в кромешной тьме.

— Сюда, — услышал он шепот Алевтины.

Девушка схватила его за руку и несильно потянула к себе. Ральф стал спускаться, сделал шаг, другой, третий.

Тут над самой головой раздался рваный шаг кованых сапог. Кажется, немцев было двое. Забренчала посуда, что-то упало на пол и покатилось. Потом шаги затихли.

Через несколько мгновений вдруг рывком отворилась крышка погреба.

В подвал сперва влетел сноп света, а затем и голос:

— Эй, русский, выходи!

Алевтина и Ральф перестали дышать, вжались спинами в стену пустой ниши, где в лучшие времена горкой стояли солености и маринады.

Потом тот человек, который открыл крышку погреба, включил электрический фонарик. Кругляк яркого желтого света стал ощупывать пол и стены. В нишу заглянуть у него не получилось.

— Да нет там никого, — услышал Ральф голос второго немца. — Пошли, Фридрих. Русские уже наступают нам на пятки. Или ты вдруг захотел попасть в плен к Сталину?

Луч света пропал. Немец захлопнул крышку погреба, послышались удаляющиеся шаги, и все стихло. Кроме канонады, которая слышалась все ближе. Потом умолкла и она.

Они просидели в темноте еще два часа, не решаясь ни двигаться, ни говорить даже шепотом. Потом Алевтина медленно и тихо поднялась по ступеням, осторожно приподняла крышку погреба и посмотрела в образовавшуюся щель.

Никого.

Она поднялась еще выше, открыла крышку полностью, вылезла наружу и посмотрела в кухонное окно. Ничего необычного девушка там не заприметила.

Алевтина вышла из дома и прошагала через двор на улицу. По ней беспрерывным потоком шли красноармейцы, грязные, пыльные и усталые. Один из них заметил девушку, улыбнулся и подмигнул. Алевтина попыталась ответить ему тем же. Нет, не получилось.

Недалеко, через два дома, солдаты закладывали всяким хламом пробоину от снаряда в стене кирпичного одноэтажного дома. Третий прилаживал над входом фанерную табличку с надписью: «Комендант г. Сумы».

Рядом стоял худощавый майор с седыми висками и дымящейся папиросой во рту.

— Левее. Теперь правый угол ниже. Еще ниже, — командовал он. — Ага, вот так хорошо, пойдет.

Алевтина вздохнула и пошла обратно. Она вернулась в квартиру, кое-как приладила на место крючок, сорванный немцами, закрыла на него входную дверь и прошла на кухню.

Ральф Херманн сидел на табурете. Он был уныл и очень мрачен. Кухонное окно было плотно задернуто занавеской.

Ефрейтор приподнял голову и посмотрел на Алевтину. Девичье сердце неожиданно резанула щемящая боль. Ральф взирал на нее с надеждой. Точно так смотрят на своих родителей дети, уверенные в том, что те разрешат все их проблемы, защитят и укроют от беды.

Сейчас Алевтина особенно отчетливо поняла, что Ральф для нее был не чужим человеком.

«Что же это получается! — забилась мысль в голове Алевтины. — Кто же мог предвидеть такое? Ведь надо что-то делать. С пленным фрицем красноармейцы церемониться не станут. В лучшем случае Ральф попадет в концлагерь. А в худшем!..»

Но как его спасти, Алевтина пока не представляла. На нее навалился такой груз, который запросто мог придавить их обоих.

Девушка села против Ральфа, какое-то время смотрела ему в глаза, после чего тихо спросила:

— Почему же ты не ушел со своими?

За то время, пока они были вместе, Ральф научился немного говорить по-русски, понимал уже гораздо больше. Но сейчас он догадался бы о смысле этих слов по ее тоскливым глазам. Парень понимал, что ей было несладко. Ему следовало утешить любимую, но как это сделать, Ральф не представлял.

— Я хотеть остаться. Не хотеть война. Война — это плохо.

— Тогда ты попадешь в плен к нашим, — сказала Алевтина.

Он пожал плечами. Мол, пусть так и будет.

— Я постараюсь тебе помочь, — твердо проговорила девушка, хотя пока не придумала, как она это сделает.

Город лежал в развалинах. Всюду, куда ни кинь взгляд, воронки от снарядов, сожженные дома, разбитая техника. Под ногами, хрустя, перекатывались гильзы, валялось всякое оружие, большей частью поломанное. Особенно много разрушений было у реки, где шли на прорыв части Красной армии.

Немцы сожгли все мосты через Псел. Полицаи, оставленные прикрывать отступление, подпалили центр города, отчего многие деревянные дома напрочь выгорели.