Перед прочтением — сжечь!

Что касается неизживаемой профессорской ненависти, то её Антону обеспечивали три непростительных обстоятельства. Первое — это сам факт публикации им своих статей в таких общероссийских изданиях как “За день до литературы”, “Писательская газета” и журнале “Наш соплеменник”, на страницах которых профессору Водоплавову за всю его жизнь не удалось напечатать ни единого фрагмента из своих многочисленных “Дневников”. Второе — это разгромный характер рецензий на произведения членов МГО и тот критический тон, который Антон позволял себе при анализе водоплавовских творений на страницах газеты “Маяк”. (Сюда же следует добавить и то обстоятельство, что он остался единственным местным литератором, которого новая администрация не лишила доступа к районной газете, и это вызывало неукротимое бешенство всех отлучённых от её страниц членов студии.) Ну и, наконец, третье и самое важное основание для профессорской ненависти к Северскому объяснялось тем, что, анализируя то или иное литературное произведение, Антон в первую очередь смотрел на него через призму Божественных заповедей, определяя, таким образом, попирает ли их писатель своей идеей или укрепляет, и — в соответствии с этим — ведёт ли его произведение душу читателя к спасению или же подталкивает её к погибели. Профессора же от одного только упоминания о Боге, Православии и таких его категориях как смирение, покаяние и им подобные буквально всего бесило и корёжило. “В России царит неприкрытый геноцид, на шахте № 3—3 бис на днях опять произошла авария, унёсшая жизни четырёх забойщиков, а православные иерархи и их подпевалы, называющие себя литературными критиками, неустанно призывают нас смиряться да каяться, смиряться да каяться, — не скрывая своего раздражения, писал он в одной из своих традиционных “Метеосводок”, которыми открывался практически каждый выходящий номер “Красногвардейского литератора”. — С какой же это, казалось бы, стати районные и городские власти, столь решительно изгнавшие со страниц своей газетёнки всю настоящую литературу, так охотно предоставляют в ней место для откровенно религиозной пропаганды? Не с той ли, думается, что именно им-то как раз и необходимо от народа то самое смирение, к которому без устали призывает своих читателей так называемый литературный критик Ан-он Сев-ский?..”

Правды ради надо отметить, что ни к какому покаянию и смирению перед городской, районной и какой бы то ни было иной из мирских властей Антон Северский никого и никогда в своих обзорах не призывал, да и вообще ни о чём другом, кроме современного литературного процесса, не писал, но в одной из статей о местной литературе он позволил себе высказать резко отрицательное мнение о качестве профессорских “Дневников”, попутно упрекнув его также в неоправданных нападках на Православие. И с этого самого момента деятельность “Молодых гениев” словно бы получила свой настоящий всепоглощающий смысл. Каждый новый листок “Красногвардейского литератора” открывался теперь тройным залпом в адрес Антона Северского — профессор долбил его в своих “Метеосводках”, Голоптичий топтал в колонках редактора, а Плюшев допинывал в передовицах. На оборотной стороне листка эстафету подхватывал Никанор Стервовеликов, громивший ненавистного ему критика в бесконечных рифмованных сатирах, наполненных самой откровенной заборной бранью. В последних выпусках своего листка птенцы гнезда Водоплавова перестали стесняться даже самой грубой матерщины, а потому стервовеликовские сатиры стали приобретать примерно такой вид:

…Зашёл я в газету (зовется “Маяк”),

идёт мне навстречу какой-то дурак,

его я увидел — стошнило меня,

с тех пор не могу теперь выпить три дня.

Признаюсь, ту рожу я сразу узнал,

и хоть он кивнул мне, его я послал

прямёхонько в зад… А куда же ещё?

Он — критик, а с ними — особенный счёт!..