– Они могли подкрепиться и отдохнуть где-нибудь подальше от столицы Вол-бискира, – резонно заметил Тармени.
И попытался утихомирить какую-то землеройную тварьку, разбушевавшуюся в здоровенном прозрачном кубе на лабораторном столе. Коренных жителей планеты не устраивал микроклимат бункера. Все опыты над ними проходилось доверять таким вот устройствам, расчленяя их не собственными кровавыми лапами, а равнодушными к научному результату щупами.
– А политика добрососедства и взаимовыгодной дружбы?
Я полёживала на краю этого же бескрайнего стола. Устало пожёвывала морковку, и помахивала хвостом.
– Сарг ни за что не захочет ссориться с воланами. Ты что? У них же там боевое братство потрошителей безмозглых. Совместные военные планы и прочие карусели. Зачем ссориться с хорошим человеком? Особенно, если Генвол всё такой же болван, каким я его помню.
– Сагайна весьма разумная правительница, – возразил Тармени.
Он терпеливо ожидал, когда пакостному грызуну надоест точить щуп, и он отцепится.
– Сагайна не позволит сыну наделать неконструктивных глупостей.
– Но, и против героических бесбашенных традиций своих головорезов она не попрёт, – возразила я.
И долбанула хвостом по кубу, дабы повисший на поднятом щупе грызун прекратил трепать нервы моему богу. Землеройчик шмякнулся на дно своей темницы. И тотчас попытался удрать, елозя широкими копалками. А они тебе не копыта – не ускачешь, задрав хвост. Потому бедолага и попался, прижатый кончиками более ловкого и могучего инструмента своего мучителя.
– Ты что, его потрошить собрался? – забеспокоилась я. – Не вздумай! Я же ем! Не хочу тошнить неоконченным ужином. И вообще, что за зверство? Каких подробностей ты в нём ещё не раскопал за тысячи лет? Чего он тебе сделал?
– Мне ничего, – с терпеливой снисходительностью детского психолога пояснил профессор тупой детсадовке. – А вот земледельцам южных районов Руфеса он сильно докучает. Верней, вся его популяция, которой вздумалось резко повысить поголовье. Как следствие, страдают урожаи. А твоему другу тану, насколько я могу судить, череда грядущих неурожайных лет накануне долговременных военных действий весьма некстати.
Чтоб меня перевернуло да вывернуло! Мы с ним сосуществуем бок о бок всего четыре года. Но я точно помню, что эти вот потаённо ехидненькие, скрытно менторские интонации сопровождали меня гораздо дольше. И значительно дальше от этого места. Это дежавю или паранойя? А интересно: у мартышек-инопланетян психические заболевания в ходу?
– У мартышек? Не знаю, – завёлся Тармени.
Он уже распластал грызуна. И дал команду производственно-лабораторному комплексу угомонить паразита инъекцией снотворного под зад.
– На вашей планете базу разворачивал не я, так что мартышек изучать не пришлось. А у нашего с тобой вида такого рода хронический психоз встречается крайне редко. Нам не присуща склонность к бредовым идеям.
– А ко всяким сверхценным? – съязвила я.
– У нас с тобой существует лишь одна сверхценная идея: выживание в несравнимо более тяжелых, чем здесь, условиях.
– У вас существует, – открестилась я от принадлежности к его фамилии. – Мне ваши сверхценные идеи не приписывай. У меня и своих непочатый край. И вообще, не морочь мне голову и не агитируй. Я тебе тут не ты. А только временно приобщилась. Хрен с ними, с земледельцами юга. Замучай сколько надо этих кротов и реши проблему с житницей страны. Но потом… Слышишь меня?! – грозно потрясла я кончиком хвоста перед наглой мордой. – Потом верни мне лицо. Я не намерена торчать тут до скончания веков. Произведёшь меня обратно в человека, или я за себя не ручаюсь. Да и тебе было бы полезно влезть ненадолго в нашу шкуру. Пожить наверху по-человечески. Ну, чего вылупился, Мичурин?
– Ты хочешь, чтобы я перенёс своё сознание в человеческую плоть? – проблеял Тармени.
Он изо всех сил не верил в то, что мой язык повернулся признаться в еретических наклонностях и пристрастиях. А я уже грациозно стекала со стола со всей возможной эротичностью. Ну, приблизительно.
Поди добейся эротики в такой паршивой шкуре! Да при отсутствии знаний в области иновселенской сексопатологии. И плевать на необразованность! Вы можете запихнуть меня в какую угодно оболочку, господа самоделкины, но гордый дух женщины останется жить в веках – так-то!
Леший его там разберёт, что сразило этого ботаника больше: моё непонятное ему поведение или непотребные мысли? Но завис Тармени качественно. Я же присела напротив него на задницу в благопристойной позе невинной кошки – даже обвила себя хвостом. А вот тут его щелястая клыкастая пасть распахнулась. Длинные иглы на загривке пришли в движение, распускаясь павлиньим хвостом. А когти задних лап сами собой проскрежетали по полу.