Перейти грань

Все сидевшие за столом, кроме крупье и бросавшего кости, посмотрели на нее.

– Это оплачивается как тридцать к одному, – пояснил Стрикланд, когда они сидели в автомобиле, двигавшемся по пути из города. – Это глупая и совершенно сумасбродная ставка.

– Так вы выиграли полторы тысячи долларов?

– Я ставил на вас. Они ваши.

Она рассмеялась, и ему показалось, что она протрезвела.

– Я должен купить вам что-нибудь. Что бы вы хотели? – спросил Стрикланд.

– Какое коварство. И что же вы купите мне?

– Это должны сказать вы.

– Ладно, – проговорила она. – Как насчет новой вафельницы? Надувной лодки?

– Вы не должны насмехаться над победителем, – сказал Стрикланд.

Когда они ехали по Гарден-Стейт, Энн спросила, кто был другом его матери.

– Его звали Фил Хасслер. Ему принадлежала половина «Дюмэна», и он занимался чем-то вроде проката фильмов.

– Каких фильмов?

– Это было жульничество. Долго рассказывать.

Но она настояла, и ему пришлось рассказать, как Фил Хасслер делал это.

– Он брал кинофильм. Какую-нибудь невообразимую чушь по сексуальному воспитанию. Скажем, учебный фильм для болгарских акушерок, случайно попавший к нему. Не забывайте, что это были сороковые-пятидесятые годы, когда все умирали по сексуальным зрелищам.

Стрикланд сделал паузу, прикрыл глаза и перевел дух.

– С этим фильмом он отправлялся в какой-нибудь зачуханный городишко, где было полно неотесанной деревенщины и католиков. Находил там прогоравший кинотеатр и говорил его владельцу, что он один из потомков завоевателей Индии. Фил действительно был похож на могола.

– Могу представить себе, – бросила Энн.

– Мол, деньги его не интересуют, – продолжал Стрикланд. – Единственное, что ему нужно, так это только помещение на пару вечеров. Чтобы проверить или испытать кое-что. Некий шедевр. Владельцу ничего не остается, как поверить ему. Тогда Фил извлекает на свет Божий свою тарабарщину о беременности и заваливает город оголтелой рекламой и сфабрикованными отзывами: «Самый грязный заграничный порнофильм из всех, которые я видел!», «Мои глаза повылезали из орбит!»

– И что, люди не возражали?

– Конечно, возражали. Он специально делал так, чтобы все священники увидели рекламу, но только тогда, когда ничего изменить было уже невозможно. Представьте, что картину сняли с проката. К началу сеанса на улице визжат двадцать тысяч сопляков, которым не терпится отдать свои десять долларов, чтобы посмотреть эту чертову фальшивку. Он крутит ее день и ночь. Так продолжается двое суток. Потом полиция закрывает кинотеатр, но к тому времени Фил уже опустошил кассу и находится на пути в другой заштатный город.

– Неужели его никогда не арестовывали?

– Обычно арестовывали владельца кинотеатра. Иногда попадался и Фил. Но у него всегда находилась лазейка. Вы же помните, что эти фильмы не были настоящей порнографией. И он защищался: «Ваша честь, эта картина учит молодежь и предотвращает нездоровую практику! Это гигиена! Она поучительна!» Это называлось у него «расквитаться».

– Так вот, значит, почему вы попали в кинематограф.

– Совсем не поэтому.

Стрикланд думал, что Энн заснет на обратном пути, но она выглядела бодрой, хотя и была погружена в размышления, о содержании которых он не мог догадаться. На лице ее играла легкая улыбка – то ли это действовал алкоголь, то ли ей показался забавным его рассказ. Ее рука лежала на сиденье рядом с ним, и ему все время хотелось положить на нее свою, чтобы просто прикоснуться к ней. Но экскурсия и рассказанные им истории не располагали к такому жесту, и он чувствовал себя глупым и несчастным.

– Расквитаться, – произнесла она в какой-то момент. – Мне нравится это.

Когда они вернулись в Крейвенз-Пойнт, было уже совсем темно, и здания сияли огнями. На площадке, где они остановились, не было ни души.

– Похоже, мне просто необходимо рассказать вам историю своей жизни, – сказал Стрикланд.

– Да, – ответила она. – Я вижу, что вам это необходимо.

Выходя из машины, он отделил из пачки выигранных денег верхнюю купюру и протянул ее шоферу. Даже не глянув в сторону Стрикланда, шофер отмел чаевые едва заметным движением плеч. Он по-прежнему был в темных очках.

Лимузин отъехал, и Стрикланд остался один на один с ярко светившимися башнями и огнями Асбери-парк за площадками. Здесь было холодно и опасно. Он медленно прошел по замерзшей грязи к своей машине, возле нее остановился и стал всматриваться в темноту над болотами. Пачка новых, хрустящих сотенных все еще была в руке. Он переложил их в правую руку и, развернув купюры веером, как это делают крупье, швырнул их в темноту.

40

Вечера становились короче, это были просто холодно-синие сумерки. Казалось, ветер обходил яхту Брауна стороной, и это выглядело неестественным. Однажды утром он решил позвонить Даффи.

– Где вы пропадали? – спросил его тот.

– Разве вы не видите меня?

– Это всего лишь точка на карте, Оуэн. Мы хотим слышать ваш голос. Я хочу рассказать Энни, что разговаривал с вами.

– Как она?

– Как скала, брат. Башня.

«Башня из слоновой кости», – подумал Браун.