Перейти грань

Иногда ею овладевало ощущение, что Оуэн где-то рядом. Она вела с ним воображаемые разговоры, смеялась и подшучивала над ним, спорила с ним, чуть ли не до слез. В голове зарождались фантазии о телепатии.

А иногда она пугалась того, каким бесконечно жалким он ей представлялся. Тогда она пыталась сознательно вызвать в памяти его голос и манеры, но это не всегда ей удавалось. В начале гонки, отслеживая его продвижение по картам в кабинете, она испытывала удовольствие при мысли, что делит с ним дни и ночи в океане, удивляя окружающих своим отсутствующим видом. Ее повергала в трепет мысль о том, что над ним теперь непривычное небо, другие звезды, а вокруг неимоверно раздвинувшиеся просторы. Она так и не научилась любить «Нону», но ей было приятно представлять себе каюту, приютившую его, воображать ее запахи и видеть себя на койке рядом с ним.

Но после Рождества Энн обнаружила, что старается как можно меньше представлять себе его в океане. Теперь в ее мыслях он существовал как бы без определенного места на земле. Просыпаясь среди ночи, она видела его таким, каким он был в тревожные сороковые-пятидесятые годы, и она начинала беспокоиться о каких-то упущениях в его мореходной выучке, о присущей ему рассеянности. Она вдруг осознала, что теперь все не так, как в годы войны. Они не были больше молодыми. Тогда она гордо смотрела в лицо опасности. Сейчас же в своей респектабельной гордыне, уготованной ей повседневностью, она уповала только на свой собственный страх, словно он мог помочь Оуэну преодолеть все опасности.

В какой-то момент она попыталась вернуться к своей детской, искренней и неистовой вере в Бога. Утренняя служба в Благовещенской церкви всегда собирала множество по-воскресному приодетых прихожан, но она чувствовала себя чужой среди них. Стоя в стороне, она механически молилась за то, чтобы с ним ничего не случилось.

Занятия гимнастикой тешили ее физическое тщеславие. Через пару недель, когда душа все еще не обрела покоя, а волю приходилось держать в кулаке, чтобы не прикладываться к бутылке, она почувствовала, что стала стройнее и изящнее. Впору оказались старые бриджи и бикини, в которые она уже давно отчаялась втиснуться, и даже древние мини-юбки, подобные той кожаной, сохранившейся от шестидесятых годов. Трезвая жизнь оживила ее сны. Теперь они иногда были полны эйфории, иногда страха, а чаще всего секса. Прописанное доктором снотворное делало их еще более красочными и такими непривычными, что они казались частью чьей-то чужой жизни. Во сне, как и наяву, Энн преследовало ощущение, что она сбилась с пути и ведет неправильный образ жизни. Все время виделись зеркала, в которых она не находила своего отражения.

В своих фантазиях она представляла, что плывет с Оуэном и вместе с ним пишет книгу. Но по прошествии нескольких месяцев эта идея приобрела какие-то странные черты, от которых ей становилось не по себе. Зима в загородном доме делалась невыносимой. Из суеверия она не считала дни и отводила взгляд от календаря. Порой ей снилось, что это она плывет в одиночестве.

Другие фантазии возникали помимо воли, как непрошенные гости. Одна из ее фантазий начиналась во сне и была связана почему-то с покупкой набора противоядий вроде тех, что продавали поставщики товаров для туристов. В ней она оказывалась вовлеченной в беседу с каким-то косоглазым торговцем, закованным в латы и похожим на кондотьера и ящерицу одновременно. В другой она видела себя прикованной к повозке или, если сказать более элегантно, к колеснице. Никогда ее так не занимали процессы, происходящие в собственном сознании. Она всегда думала, что сознавать себя – значит находиться в здравом уме и отдавать себе отчет в своих поступках. Но чем больше Энн наблюдала за собой, тем сильнее ей казалось, что она вот-вот отправится в плавание сама.

Каждый день она отмечала на большой карте в кабинете местонахождение Оуэна по данным Глобальной системы спутниковой навигации. И с каждым днем после начала гонки все больше убеждалась, что по меньшей мере половина участников следует курсами, проложенными их помощниками на берегу, использующими лучшее и самое новое наземное оборудование, а также более точные прогнозы погоды. При этом она горько сожалела, что в отношении Оуэна никто не делает ничего подобного и ее энергия остается невостребованной.

Даффи регулярно звонил из своего офиса, который ему предоставили в Бруклине. Хотя ее отношение к Даффи изменилось к лучшему, она чаще всего оставляла его звонки без ответа. Он неизменно начинал с вопроса о фильме и Стрикланде.

– Он не звонил в последнее время, – ответила она Даффи через неделю после того, как прекратила всякую выпивку. – Может быть, он не получил очередной взнос и, наверное, решил больше не снимать.

– Он получил изрядную сумму задатка и сделку на очень выгодных условиях, – заверил ее Даффи. – Так что этого не может быть.

– Он обычно говорит о фильме с большим пренебрежением.

– Как бы он там ни говорил, он слишком глубоко увяз в этом деле.

– Ну что ж, – заметила она. – Я тоже.