Перейти грань

Он поднялся с постели и тут же почувствовал озноб. Поскорее накинув халат, чтобы унять дрожь, он прошел в кабинет и затопил камин. Когда огонь разгорелся, он сел в кожаное кресло рядом с камином, непроизвольно потирая поврежденный сустав правой руки. Страх не ушел, но мысли были четкими. Он понимал, что должен идти. Ему придется справиться с этой ужасной паникой в душе и идти вопреки ей. В ближайшие сутки все решится, и он будет в море. Ему вспомнилось холодное ночное небо, на которое он смотрел в тот вечер, целую вечность назад. Он вспомнил о нераспечатанном письме Базза Уорда, достал его из ящика стола и стал читать.

«Дорогой Оуэн, – писал Базз, – я отношусь к твоему вопросу со всей серьезностью. Ниже я излагаю причины, которые, как я понял, толкают тебя на то, чтобы идти, а также несколько твоих же довольно веских оснований, чтобы не делать этого. Со своей стороны, я считаю, что тебе не следует идти, но, поскольку ты ввязался в это, искать выход придется тебе самому. Поэтому я знаю, что ты предпочтешь поступить достойно».

Браун усмехнулся. Базз был здравомыслящим человеком и обходил острые углы. Суть его послания заключалась в том, что Браун не должен был принимать это предложение, но теперь ему придется идти. «Именно так выразился бы я сам», – подумал Браун. Он скомкал письмо, не дочитав, и хотел было бросить его в огонь, но в последний момент передумал. Его заинтересовало то, о чем его старый друг и советник Базз не рискнул упомянуть до самого конца, выплеснув на четыре страницы письма свое тихое отчаяние. Он решил взять его с собой в море.

Она вынырнула из своих пьяных снов и почувствовала горечь похмелья – легкое недомогание и жажду, но осталась лежать в темноте, пытаясь понять, что за звук разбудил ее. Это было похоже на всхлипывание. Может быть, она сама плакала во сне? Ей вспомнилось, как протянула руну к нему ночью и поняла, что он обливается потом.

Оуэн был у себя в кабинете на первом этаже. Ей было слышно, как он комкает бумагу, чтобы бросить ее в камин. Заснуть ей не удалось, она встала и натянула на ночную рубашку толстый ирландский свитер. Спустившись до середины лестницы, она увидела его сидящим в большом кожаном кресле. Он неотрывно смотрел на огонь, и она сразу же поняла, что он решает, идти ему или отказаться. У нее вырвался вздох надежды и облегчения.

Оставшиеся ступени она преодолевала, исполненная уверенности и решимости. Конечно, ему не следует идти. Конечно же, у него недостаточно опыта, а его подготовка оставляет желать лучшего. Ей всегда было известно это. Пора сказать ему об этом, несмотря ни на что.

Когда Энн показалась в дверях кабинета, Оуэн поднял на нее глаза. «Ему отчаянно хочется, чтобы я попросила его не ходить», – мелькнула у нее мысль. Она была уверена, что видит в его глазах именно это. По своей собственной воле он не откажется от участия в гонке. Все зависело только от того, попросит она его остаться или нет.

– Зачем ты поднялась? – спросил он.

Одно только то, что он вообще раздумывает над этим, показывало ей, как они стали далеки друг от друга. Перемены им необходимы, да, но только не эта кошмарная авантюра, навязанная ему другими, только не это глупое заблуждение.

– Я услышала, как ты встал, – объяснила она, – и больше не смогла заснуть.

– Тебя что-то беспокоит?

Она смотрела на него, и ей хотелось сказать ему все.

– С тобой все в порядке? – снова спросил он. «Если я попрошу его отказаться, – вдруг осознала она, – это будет стоять между нами всю оставшуюся жизнь». Он будет сожалеть об этом до конца своих дней. Она навсегда закроет от него небесно-голубой мир неиспользованных возможностей. Со временем на нее ляжет вина за каждый из тех серых дней, которые чередой потянутся к старости, принося с собой разочарование и оставляя позади мечты. Их жизнь сделается такой же, как у всех, и виновата в этом всегда будет она.

– Ты отправишься обессиленный, – сказала она. – Тебе надо отдохнуть.

Ей было даже страшно подумать о том, какая тяжесть ложится на нее. Но, несмотря ни на что, ей хотелось, чтобы он отправился и победил.

– Со мной все будет в порядке, Энни, не беспокойся.

– Что ты читаешь?

– Письмо. Старое письмо от Базза. Иди спать.

Она послушно повернулась и пошла, прихватив на кухне бутылку минеральной и три таблетки аспирина. Вернувшись в спальню, легла в постель и со страхом стала ждать рассвета.

28

Стрикланд с Херси приехали еще до рассвета и сидели в фургоне до тех пор, пока у Браунов не зажегся свет. Энн молча впустила их в дом.

Некоторое время они снимали, как Брауны пьют на кухне чай.

– У него странный голос, – заметил Херси, когда они остались вдвоем.

Стрикланд ничего не ответил. Он знал, что глухие тона в голосе Брауна – верный признак страха, этого старого знакомого, от которого сводит челюсти и распухает язык. Ему вспомнилось туманное утро в долине Пфу Бай, когда от страха его прошиб пот. «Он, прошибающий тебя пот, бывает разным», – думал Стрикланд.