Перейти грань

Воскресным днем, когда над верфью стояла тишина, Браун оторвался от своих занятий и увидел на причале рядом с «Ноной» специалиста по общественному мнению Даффи.

— Подобные плавания всегда проходят плохо, — предупредил его Даффи.

— Кто это сказал?

— Так говорится вообще, — пояснил Даффи. — Это морская поговорка.

— Кто говорит, что оно прошло плохо?

— Я просто пошутил, — пошел на попятный Даффи. — Но все равно ты должен мне интервью. Энн сказала, что ты здесь.

— Извини, — сказал Браун. — Не сегодня.

— Но как же так, дорогой мой, ты же должен побеседовать со мной когда-нибудь. Мне же надо с чем-то работать.

— Не сегодня, Даффи.

— Должен сказать, Оуэн, что так не предполагалось. Мыслилось, что мы должны сделать тебе такую рекламу, какую только возможно.

— Я знаю, — согласился Браун. — Как-нибудь я найду для этого время.

Даффи изучающе посмотрел на него и кивнул в сторону скамейки в конце причала.

— Давай пройдем туда, Оуэн.

Браун прошел за ним к скамье, и они сели.

— С тобой все в порядке? Это не для печати. Я хочу сказать, без дураков.

— У меня все отлично.

— Ты такой янки, приятель. Я совершенно не могу взять в толк, что у тебя на уме. Мне кажется, что этого не знает даже твоя жена. А уж кому как не ей знать.

— На самом деле я не янки, Даффи. Мои родители были иммигрантами, как и твои.

— Ты не шутишь? А откуда?

— Из Англии.

Даффи загоготал:

— Это не иммиграция, Оуэн. Это колонизация. Я хочу сказать, что ты же вырос на северном побережье Лонг-Айленда. Ходил в фессенденскую школу. Разве этого не достаточно?

— Я вырос в поместье Джона Иго, — пояснил Браун. — Как раз там-то я и научился ходить под парусом. Мой отец фактически был слугой. О матери я могу сказать это точно.

— Но ты же учился в Фессендене.

— У мистера Иго не было сыновей. Он ошибочно считал, что мой отец любил и боготворил его. Поэтому он хотел, чтобы я оказался там. Я пошел в Фессенден, чтобы не обидеть мистера Иго. В Аннаполис я пошел, чтобы не обидеть своего отца.

— Вот как! — воскликнул Даффи.

— Мистер Иго полагал, что его род происходит из Глостершира. Может быть, так оно и было. Во всяком случае, вся его прислуга была оттуда. Все его мастеровые, конюхи. По этой же причине он нанял и моих родителей.

— Они живы?

Браун покачал годовой.

— Мой отец рос в непьющей семье и к сорока годам спился. Мать умерла совсем молодой.

— Какими они были?

— Маленькими, как гномы, — сказал Браун и рассмеялся, заметив удивление Даффи. — В семье матери все были особенно низкорослыми. Она хранила альбом. У ее родителей были огромные глаза и совершенно крошечные тела. В городе, где она родилась, все были такими.

— Черт! Уже интересно. Но не думаю, что мы сможем использовать это.

— Энни не упоминает об этом в пресс-релизе. — Браун посмотрел в сторону башен Манхэттена. — А об отце? Что я могу сказать? До некоторой степени он был типичным английским слугой.

— Хочешь сказать, похожим на тех, что показывают в кино?

— Слуги в кино всегда ставили меня в тупик. У них не было ничего общего с моим отцом. Отец всегда был очень остроумным и находчивым. Очень начитанным. И всегда пьяным, с тех пор как пристрастился к этому. Он пытался и меня приучить к вину, рассказывая, как надо пробовать его, как делать заказ.

— Но ты же не пьешь?

— Не пью, — подтвердил Браун. — Наверное, как раз поэтому.

— Как он оказался на этой работе?

— Я не знаю, — ответил Браун. — Он никогда не говорил мне ничего определенного. Тут был какой-то секрет. Или какой-то скандал. Кажется, какая-то кража. Его обвинили в чем-то. Когда он набирался, то начинал обычно жаловаться на несправедливость происшедшего, и мать тут же шикала на него.

— Семейная история.

— Верно. Как у Сайлас Марнер.

— Сайлас Марнер тут ни при чем, — проговорил Даффи. — Это участь каждой иммигрантской семьи. Каждой без исключения, черт побери. Это участь моей семьи, вашей семьи. Кого бы я ни встретил из иммигрантов — у всех одна и та же история: на бывшей родине осталась крупная тайна, о которой американцы не должны даже подозревать. Своего рода дьявольский архив.

— Он не считал себя иммигрантом, — заметил Браун. — Даже не употреблял этого слова.

— Он рассказывал об Англии?

— Он говорил: «Тебе повезло, что мы выбрались оттуда. Там все боятся друг друга. Англичанин все время шпионит за соседом с пригорка». Люди любят выгодные для себя сравнения. С чем угодно. С бревном, с проплывающей тучей. Вот и он говорил, что здесь чем умней человек, тем лучше к нему относятся, а в Англии как раз наоборот.

— Очень жаль, что они не увидят, как ты станешь победителем, — сказал Даффи.

Какое-то время они сидели молча. Затем Браун спросил:

— Как ты думаешь, каким мне следует быть? Кого публика хотела бы видеть на моем месте?

— Того, кто лучше, — ответил Даффи.

— Лучше меня, ты имеешь в виду?

— Лучше, чем она сама, публика.

— Но не из таких уж героев она состоит.

Даффи кивнул.

— Вот поэтому ей и нужны герои, Оуэн. — Он встал и устремил взгляд на серые тучи, нависшие над болотами Джерси. — Знаешь, кто мне приходит на ум?

— Линдберг?

— Нет, дружище. Винс Ломбарди.

— Великий человек. А почему именно он?