Перейти грань

— В этом месте, где одни холуи, нет никого, кому было бы известно значение этого слова — уважение. Даже не пытайся рассказывать мне про моего Оуэна, папа.

— Вы с ним два сапога пара, — сказал Джек. — Вы стоите друг друга.

Оставаясь каждый при своем мнении, они сидели, потягивая виски, и ждали, когда успокоятся нервы. Энн уже готова была пригрозить отцу, что не даст ему видеться с Мэгги. Наконец она встала и прошла к окну, выходившему на юг. Открывшийся из него вид на узкий пролив, через который должен был идти Оуэн, наполнил ее сердце ужасом. Слова отца о побеге все еще звучали у нее в ушах. Оуэн представлялся ей как никогда далеким и потерянным для нее.

— Я не могу понять твоего отношения к Оуэну, — говорила она, не оборачиваясь к отцу. — Я прожила с ним двадцать лет и никогда не видела, чтобы он сделал что-нибудь недостойное, А ведь он мог избежать участия в боевых действиях. Мог пойти к тебе на какую-нибудь хорошо оплачиваемую работу, где ему не надо было бы выкладываться. Так и сделали некоторые людишки, о которых я не буду говорить. Почему же ты унижаешь его все время?

Она смотрела в окно. За ее спиной раздавался смех Джека Кэмбла.

— Ты считаешь, что это несправедливо? — спросил он. — Ну, я не знаю, в чем тут дело.

— Я замечаю, что Оуэн заставляет некоторых чувствовать себя неуютно.

Отец опять засмеялся, и она почувствовала, что ее раздражение растет.

— Мне известно, что он неплохо обеспечивает семью, Энни. Он не пьет и не бьет тебя. Но… — Он посмотрел на нее с легким замешательством, словно опасался, что не сможет доступно выразить свою мысль. — Знаешь, в порту, как бы тебе сказать, человек должен держать себя определенным образом. К примеру, на улице человек ведет себя так, а в салуне иначе. В порту тоже есть свои законы поведения. Он не понимает их, вернее, понимает не так, как все.

— И это все твои претензии? — спросила она.

— Его достоинства мне известны, — не ответил он на вопрос. — Но даже лучшие из них не вызывают у меня восторга.

— Надеюсь, ты понимаешь, что я всячески подталкивала его к этому походу. — Сказав это, она ощутила паническое смятение в душе. — Ему необходимо было решиться на это. Ради себя и ради нас.

— Я бы не пошел на такое.

— Послушай, он любит яхты, любит море. Это же такие чистые и простые вещи. Я люблю его, потому что он любит их.

Терпение Джека, похоже, иссякло.

— Романтика моря? Да ведь океан — это Богом проклятая пустыня. Там нет ничего — одни только закомплексованные типы да чудаковатые филиппинцы. Там больше не найдешь американцев, потому что мы уже прошли через это.

— Ну что же, — проговорила Энн, — Оуэн имеет свой взгляд на океан и на отношение страны к этому.

— О Господи! — воскликнул Джек. — Пощади меня! Я никому не уступлю в своем патриотизме. Но совершенно не желаю знать взгляды твоего мужа на состояние страны.

Через мгновение они уже смеялись.

— Он и вправду такой хороший моряк? — мягко поинтересовался Джек. — У него есть темперамент?

— Он достаточно находчивый и сильный. Поверь мне, отец.

— И что же, он действительно дал себя уговорить? Ты и вправду думаешь, что он решился на гонку из-за вас?

— Я уверена в этом. Чтобы мы могли гордиться им. Такой уж он человек.

Довольная результатом своего визита, Энн на прощание обняла Антуанетту. Но при этом ей почудилось что-то зловещее в сочувствии, проявленном секретаршей при расставании. Словно промелькнул намек на тягучие вдовьи сумерки, которые она может разделить с ней, посещая по вечерам танцзалы, лишенные окон. И Энн вдруг резко выпрямилась и отшатнулась от объятий полицейской вдовы.

Спускаясь в одиночестве на скоростном лифте, она впервые задумалась о природе одиночества, в котором ей предстоит пребывать ближайшие месяцы. Каждому из них действительно придется остаться один на один со всем миром, как это было во время войны. Рассчитывать на чью-то поддержку и сочувствие не приходилось.

Да и сама мысль о чьей-то поддержке вызывала у нее отвращение. Нет, ей не требуется утешение. Им нужна только победа. Только она могла стать их реваншем. Утешение нужно другим — ничтожным и посредственным. Ей требовалась только победа.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

30

Вскоре после восхода солнца, когда от маяка Амброуз его отделяли двое суток и две сотни миль пути, Браун сидел в открытой рубке «Ноны» и всматривался в горизонт на западе. Вдали за кормой исчезали из виду последние белые плотные тучи над родным берегом. Устойчивый норд-вест в пять узлов посвистывал в парусах.