Опекун сидел ссутулившись, опустив голову и не был уже таким страшным, каким казался мне в детстве. Я его очень боялся. Его играющих желваков, его молчания, направленного на меня пристального взгляда, любимого вопроса «в чём дело?», его наставлений, от которых в памяти оставалось лишь чувство тоски и физическое ощущение удушья… Бывали, конечно, и моменты просветлений, когда опекун вдруг покупал мне что-нибудь или водил в кафе или кино. Бывало даже, мы непринуждённо шутили и смеялись, изредка он рассказывал что-то смешное из своей прошлой жизни. Но правду о ней я практически не знаю. Так, какие-то обрывки, и то не от него, а от родственников – когда-то летал на самолётах, потом якобы разбился и приобрёл нервную болезнь; пытался писать, но не получилось; была другая семья и сын, от которого он будто бы отказался… Сам он толком ничего не говорил, кроме того, что «твой папка столько всего пережил, ого-го!..»
Когда я повзрослел и многое стал выбирать сам, время от времени приносил ему понравившуюся мне музыку и мы вместе её слушали. Иногда что-то между собой обсуждали. В эти моменты просветлений я был очень счастлив и думал, что вот теперь-то всё пойдёт иначе, всё будет хорошо, всё тёмное и смутное уходит и станет наконец светло и спокойно. Но бывало это крайне редко, и после всегда следовал новый виток споров, скандалов, с трудом сдерживаемой ненависти и унижения.
Пока я был ребёнком моё доверие ему было безоговорочным и безграничным, тем более, что я считал его своим отцом. Но, по мере роста, я всё сильнее чувствовал эту его необъяснимую ненависть и постоянный вызов. Как будто кому-то из нас не было места в этой жизни и необходимо было обязательно выяснить кому именно…
Постепенно я выходил из под его влияния, нащупывая через многочисленные ошибки свой собственный путь и стараясь реже видеться с ним. Сам он первым никогда не объявлялся, и, очевидно, был непротив.
Наконец, всяческие контакты между нами полностью прекратились. Хотя я время от времени чувствовал его присутствие где-то рядом. И мне оно совсем не помогало… Порой казалось я тоже начинал ненавидеть Опекуна и довольно сильно. Но теперь глядя на его поникшую фигуру, я не испытывал ничего подобного. Мне стало жаль его, я понял, что все обиды давно уже забыты… Передо мной сидел просто бесконечно уставший старик, измученный утомительной и бесплодной борьбой с Жизнью, с Миром и с самим собой…
Мне захотелось сказать ему что-нибудь хорошее и ободряющее. Я подошёл, сел рядом и слегка обнял его за плечо. Он не пошевелился и по-прежнему сидел, закрыв глаза ладонью. Я не знал, что сказать, и мы долго молчали. Наконец, он тихо заговорил:
– Всё… всё, что я делал… всё это… бессмысленно. Пусто и глупо! Я проиграл… бездарно… бесславно! Жизнь прошла и в конце ничто… Пустота… обида… злость! – он поднял голову и посмотрел на меня. В глазах его стояли слёзы и Страх. – Ты знаешь, я всю жизнь делал не то, что хотел. Учился не там где хотел… Работал не там где хотел… Даже бабы у меня всё время были не те! А спроси меня: почему? Я не отвечу… Не знаю… Я всегда был жертвой обстоятельств или людей. Мне так было удобнее. Кто-то другой всегда нёс ответственность за мои неудачи. Другие принимали решения в моей жизни. А я всегда думал, что вот-вот скоро, очень скоро, я возьму и сделаю ЭТО, потом ВОТ ЭТО… Решу ЭТУ проблему, затем ТУ. Скоро я соберусь с силами и разрулю вот ТУТ и ТУТ. Сейчас разведусь и начну новую жизнь. Вот сейчас брошу ЭТУ работу и найду другую, получше. Сейчас брошу ЭТУ женщину и найду другую, лучше, духовнее. Вот сейчас подожду немного и что-нибудь произойдёт, всё как-то поменяется. А ничего не поменялось… и Жизнь ушла. Уже давно ушла. Ничего не осталось. Даже мысли в башке и те не мои. НИ-ЧЕ-ГО! А я ведь был способным человеком, на многое способным. Я был талантлив, обаятелен. Я мог бы писать книги… у меня получалось. Но я боялся… всегда боялся. Всегда и всего! Я надеялся, что в худшем случае удастся воспитать наследника, своё продолжение. А что наследовать-то… У нуля и продолжение ноль… И правильно, что ты меня ненавидишь!..
– Да нет, что ты, – возразил я, – этого нет и в помине!
– Я скупердяй… Я не смог тебе ничего дать. Мне даже было жалко деньги тратить на тебя… А какая уж там любовь или что-то ещё… Хотя… что может быть ЕЩЁ?.. Прости меня, я не смог тебе ничего дать потому, что у меня просто не было ничего…
Он отвернулся и закрыл лицо руками:
– Прости!.. Прости!..
Я понял, что не смогу сказать ему ничего ободряющего и проговорил:
– И ты меня Прости!..
– Да, да… – он похлопал меня по коленке и тяжело поднялся.
Я тоже встал и некоторое время мы, молча, смотрели друг на друга. В его взгляде не было прежнего несогласия и борьбы, а появилось, мне показалось, что-то детское и отстранённое, чего я раньше никогда не видел.
– Прощай! – сказал он очень тихо. Потом поднял руку, как будто хотел ещё что-то добавить, но передумал и слегка махнув пальцами, повернулся и побрёл от меня по крыше прочь, вдоль длинной стороны дома.
– Ты куда? – я шагнул за ним.