Переходный возраст

Я судорожно сгребаю в сумку какие-то совершенно ненужные вещи, хлопаю дверью и выскакиваю на улицу. С третьей попытки открываю дверь машины и сажусь за руль. Я пьян – но не настолько, чтобы не понимать, что мне совершенно некуда ехать. И что сейчас я разобьюсь к чертовой матери.

И пока автомобиль медленно, кинематографично опрокидывается колесами вверх, и прежде чем моя голова ударяется о боковое стекло и сотни осколков впиваются в лицо, я успеваю о многом поразмыслить. И понять, почему все так получилось. Почему она так обошлась со мной. Думаю, потому, что я никакой. У меня нет ни друзей, ни родственников. У меня невзрачная, незапоминающаяся внешность. Средний рост. Средний вес. Меня можно перепутать с кем угодно. Меня невозможно запомнить. Если я ограблю кого-то средь бела дня, пострадавший не узнает меня на очной ставке. У меня нет родинок, бородавок или шрамов. У меня тонкие губы, ничем не примечательный нос, тусклые волосы, маленькие, невыразительные глаза, маленький мягкий член. Я импотент. Я ничем не увлекаюсь. Я умею придумывать бесконечные унылые истории об осиротевших детях, разлученных влюбленных, потерявших память красавицах и алчных злокозненных женихах. Я живу скучную жизнь. Я именно тот…

…Я именно тот, кто им нужен. Идеальный Агент.

Щель

Я заглядываю в комнату. Моя пятилетняя дочь играет на полу, бормоча себе что-то под нос. Она сидит на цветастом турецком ковре и, почесывая об него свои голые пятки, заплетает косичку большой старой кукле. Я улыбаюсь, тихо прикрываю за собой дверь, но тут же соображаю, что забыл попросить ее надеть носки: открываю дверь снова и ловлю на себе ее напряженный, испуганный взгляд.

– Никогда нельзя так делать, папа, никогда нельзя!

– Как делать? – удивляюсь я.

– Никогда нельзя два раза подряд открывать дверь.

– Почему?

– Ты не поймешь.

– Но ты все же попробуй объяснить.

– Ты не поверишь.

– А если поверю?

– Потому что, ну потому что, когда ты так делаешь, – возбужденно тараторит она, – когда ты делаешь так, получается щель – не настоящая, вернее, настоящая, но невидимая щель, между мирами, и через эту щель может быстро проскочить Бог, – она страшно округляет глаза, – и утащить тебя туда.

– А если открыть дверь три раза? – интересуюсь я.

– Три раза – это ничего. А вот четыре – даже хуже, чем два.

– А пять? – Мне становится все любопытнее.

– Пять можно.

– Шесть?

– Нельзя.

– То есть четные числа? – зачем-то спрашиваю я, и она, естественно, молчит: она не понимает, что такое «четные числа». – И откуда же ты это знаешь? – спрашиваю я.

Видимо, в моем тоне, незаметная для меня, проскальзывает ирония. Во всяком случае, она сразу чувствует, что что-то не так, и обиженно надувает губы:

– Я же говорила, что ты не поверишь…

– Откуда ты знаешь? – повторяю я как можно более серьезно и проникновенно.

Но она больше не доверяет мне; кроме того, наш разговор, кажется, ей наскучил. Она уже снова возится с белой синтетической косой и нехотя отвечает, даже не глядя в мою сторону:

– Я знаю. Просто знаю.

Еду на работу. Час пик.

«Осторожно. Двери закрываются. Следующая станция – ”Белорусская”».

В вагон продолжает медленно вливаться толпа решительных пустоглазых людей. Мне выходить на следующей, но я даже не пытаюсь сопротивляться, спокойно даю им оттеснить себя в глубь вагона.

Ко мне прижимается невысокий, изящный молодой человек. У него очень волосатые руки – кисти рук. Все пальцы покрыты курчавыми черными волосками, и даже на ладонях, кажется, видна темная поросль. Лицо чисто выбрито, но синеву, предвещающую скорую щетину, не скроешь; эта плодородная синева поднимается до самых глаз. Странно, думаю я, столько растительности на таком юном лице – куда естественнее выглядело бы ее полное отсутствие, гладкая нежно-розовая кожа…

Двери поезда захлопываются и опять открываются. «Отойдите от края платформы!» – раздается из громкоговорителя. Двери сталкиваются и разъезжаются снова. «Посадка окончена», – раздраженно говорит машинист. И еще раз – хлоп-хлоп… «А ну отпусти двери!» – ревет машинист, и невидимый хулиган наконец отступает. Поезд рывком трогается и ныряет в гремящую темноту.

Молодой человек готовится к выходу: своей волосатой рукой лезет в карман куртки, извлекает оттуда гигиеническую губную помаду – на улице мороз – и аккуратно возит ею по пухлым капризным губам.

Мрачный красномордый мужик, как и я – только сбоку – притиснутый к юноше, что-то злобно бормочет. Звуки растворяются в грохоте поезда, но по губам легко читается: педик.

Я пробираюсь к дверям. Молодой человек мне подмигивает. Красномордый, кажется, хочет сплюнуть на пол – но сдерживается.

Устало карабкаюсь по лестнице вверх и выхожу из метро.

Это не «Белорусская». Хотя и очень похоже. Тверская улица, мост… Но, под мостом, с шумом унося за горизонт обломки заснеженных льдин, течет широкая, полноводная река. А по мосту неторопливо прогуливаются люди, придерживая руками головные уборы – у воды очень ветрено.