Перехваченные письма

Вскоре заметил я — закутанную в фиолетовый туман, поднимавшийся главным образом в последних произведениях Вентейля…, другую фразу сонаты, находившуюся еще в таком отдалении, что я ее едва узнавал… И была она так непохожа… на те желания, какие когда-либо возбуждали во мне женщины, что она, эта фраза, сулившая мне таким мелодичным голосом счастье, поистине стоившее того, чтобы его добиться, являлась, может быть, — невидимое создание, языка которого я не знал, но прекрасно его понимал, — единственной Незнакомкой, которую мне суждено было встретить в жизни.

Марсель Пруст

Александр Солженицын. «Невидимки»[134]

Когда в 1906 году на Аптекарском острове в Петербурге намечено было революционерами взорвать дачу Столыпина и так убить его вместе с семьей (и убили три десятка посетителей и три десятка тяжело ранили, с детьми, а Столыпин остался цел), — одна из главных участниц покушения, «дама в экипаже», была 22-летняя эсерка-максималистка Наталья Сергеевна Климова, из видной рязанской семьи. Она был арестована, вместе с другими участниками покушения приговорена к казни… Сама Климова не просила помилования, это сделал за нее отец, ни много ни мало — член Государственного Совета… Император помиловал двух участвовавших женщин… Заменили им на вечную каторгу… Начало срока Климова отбывала в Новинской тюрьме в Москве, там скоро очаровала и духовно подчинила надзирательницу — и с ее помощью устроила знаменитый «побег тринадцати»… Перебралась в Японию, а оттуда поплыла в Лондон — к Савинкову, снова в Боевую Организацию (террористическую). Под Генуей на «даче амазонок» собирались бежавшие из Новинской и другие политкаторжане. Тут она вышла замуж за революционера — эмигранта Ивана Столярова, родила от него двух девочек. В 1917 он уехал вперед, в петроградское кипенье, оставив жену беременной… Третья девочка вскоре после рождения умерла от испанки, двух старших мать успела выходить, но сама умерла.

Настолько тесно сходилась тогда в Париже вся революционная Россия, что нашелся из той же Рязани, с той же улицы, из соседнего дома сын рязанского судьи Шиловский, тоже политэмигрант, меньшевик, который удочерил и воспитал девочек (старшая из них — Наташа)…

Дина Шрайбман — Николаю Татищеву

Из писем сентября — октября 1932

Наташа Столярова — моя полная противоположность. Elle est dans la vie[135], и вот почему такое стремление у Бориса к ней — символу жизни для него.

* * *