Ида говорила, что вы нездоровы, — надеюсь, ничего серьезного нет? Пишите, дорогой, вы совсем замолкли. Как испанки?
Я думаю о вас каждый день. О том, как вам должно быть грустно и скучно, как тяжело быть оторванным от своих любимых.
Ида сказала, что вы назвали Жоржа дураком. Должно быть, и я не далек, т.к. разделяю целиком его взгляды. Завидую оптимизму тех людей, которые еще могут верить в усатых ангелов… Лично для меня нет никакого сомнения, что на Европу и на цивилизацию надвигается двойная черная туча — жестокости и хамства! И не разглагольствования Брони и Цветка могут убедить меня в обратном.
Был у Иды в прошлую среду. Меня пригласил прийти Гингер. Он действительно был, но проспал на диване от начала до ухода. Его пришлось долго будить и почти сносить с лестницы. Он играл накануне 48 часов. Впрочем, он ничего не потерял, так как Броня и Цветок все время защищали усатые идеи. У Иды и ребенка очень хороший вид, им энергично помогает Пелагея Петровна.
Как я счастлива, что двухдневные отпуска восстановлены. Месяц быстро пролетит.
На мосту туманном, где мы расстались с вами, там все было просто, мы смотрели вам вслед, и Миша говорил: вот пап, наш солдат. Как он узнал вас из тысячи вам подобных, для меня тайна… Хотел туда к вам пойти, мы спорили, он говорил, что Ида и Миша солдаты, а я, со слезами на глазах, но улыбаясь, говорила, что у нас нет шинелей.
Наше тепло, мы сразу почувствовали, что вас нет. В поезде никто не хотел нам уступить место, Мишутка устал, садился на пол и просился к папе, он хочет к папе на плечи. Мне было грустно, я даже взяла его на руки. Стоячие ругались, а сидячие и в ус не дули, отворачивались.
Как мне не хотелось на сей раз, чтобы вы уезжали, ваше тепло нам нужно. Вы не спали от тесноты в постели, а мне была приятна эта теснота. Я, конечно, очень «brave», но иногда, как усталая лошадь, останавливаюсь.
Тепло наше, бай-бай.
Mme Barrel дает нам сроку спокойной жизни до 20 февраля. Газеты, впрочем, то же самое делают.
У нас очень холодно.