Перекличка

Он схватил со стола, за которым я работал, молоток, решив было, что он собирается напасть на меня, я сжался от страха. Но, даже не взглянув в мою сторону, он отшвырнул молоток и вышел в таком бешенстве, что в тот день я боялся подойти к нему. Выглянув чуть погодя в окно, я увидел, как он разламывает каменную стену, над которой трудился уже несколько дней. Он вырывал из стены один камень за другим и швырял их с такой силой, что даже при ярком солнечном свете в воздухе вспыхивали искры.

Назавтра он успокоился, и, хотя мы некоторое время избегали говорить о башмаках, наши отношения вошли в прежнее ровное русло. Потом он порой упоминал о них, но уже без прежней настойчивости, словно тоже согласился с тем, что наши разговоры о башмаках не могли быть ничем иным, как своего рода игрой. Временами он даже бывал разговорчив, я думаю, моя способность одарить его башмаками возвеличила меня в его глазах. А может быть, мое положение иностранца и все то, что я рассказывал ему о дальних странах, побудили его глядеть на меня иначе, чем на остальных белых хозяев, живших в привычном для него мире. Не могу отрицать, что меня это даже трогало. Я, разумеется, старался использовать наши беседы для того, чтобы высказать ему разумные мысли — в те дни рабы были очень беспокойны. Один раз я с ним особенно разоткровенничался. Это было, кажется, в апреле прошлого года, вскоре после того, как обнародовали указы о наказании женщин-рабынь. Эти указы вызвали волну неразумных откликов среди окрестных фермеров.

— Знаешь, Галант, — сказал я — помню, то был холодный осенний день, Галант пропалывал сад, надев жакет, но не тот, что я подарил ему, а старый, изодранный, — не понимаю я вас, рабов. Если вы поразмыслите над тем, о чем за последний год говорилось в газетах…

— А о чем в них говорилось? — перебил он меня.

— С вами обращаются лучше, чем с рабами в любой другой стране, — продолжал я. — Правительство приняло все меры, чтобы облегчить вам жизнь. Вам дают хорошую пищу и одежду. Вы работаете строго определенные часы в день. Наказания тоже четко определены. Вам разрешено жениться. Мужа и жену теперь не продают порознь. Получив свидетельство от хозяина, вы даже можете ездить чуть ли не куда захотите. У вас даже есть собственное имущество. Так скажи мне, ради всего святого, чего еще вам надо?

И как вы думаете, что он ответил мне?

— А за Великой рекой есть люди, которые совершенно свободны.

Конечно, я становлюсь стар и глуп, но мне в самом деле не понять подобных доводов. Ведь я ожидал от него хотя бы намека на понимание.

Поэтому я даже обрадовался, когда приехал новый управляющий Кэмпфер. Баренд ван Мерве нанял его, насколько я знаю, по рекомендации одного фермера из Грааф-Рейнета, где тот прежде работал. Истинный брабантец — много болтовни и мало дела, да к тому же большой охотник до спиртного, особенно в конце недели. И все же он был белым и христианином, а потому, конечно, обладал иным складом ума, чем рабы. Он-то сумеет держать их в узде, решил я.

Алида

Жалкий недомерок. Неужели это и в самом деле тот мужчина, вспоминая о котором я часто думала: А если бы он первым сделал мне предложение? Увидеть его снова после стольких лет, это было подобно окончательному самоотречению. И как мне было не злиться на него? Не за то, что он недомерок, а за то, что он унизил меня, выставив на посмешище мои тайные мечты.

Теперь у меня осталось лишь то, что я имею. Такова была единственная горькая мысль, посетившая меня в тот день, когда Пита принесли с поля.

Впрочем, так оно и всегда было — если не считать того, что мечта оставалась незамутненной. Теперь я, как дерево, подрезана под корень. Вот что сделало со мной его возвращение. Так оно со всеми и бывает — каждая женщина остается наедине с судьбой мужчины, который определен ей в жизни. Эстер с Барендом. Я с Питом. Сесилия с Николасом. И даже сама смерть ничего в этом не изменит.

Галант

Еще одна газета. Я подправляю стену вокруг двора в тех местах, где колеса выбили из нее несколько камней. Появляется Франс дю Той с газетами в седельной сумке и спрашивает, есть ли кто из хозяев.

— Оставьте ее мне, — говорю я. — Я им передам.

— Тебе доверить этого нельзя, — отвечает он. — Новости слишком важные.

Когда он отпускает поводья, язвительно предлагаю ему:

— Может, заглянете пока в свинарник? Вот времечко и скоротаете.

Он нацеливается ударить меня, но я успеваю отскочить в сторону.

— Держи ухо востро, — говорю я Памеле. — Если они станут говорить о газете, запомни и перескажи мне.

— Они никогда не говорят при мне об этом, — отвечает она. — Хозяйка вообще не пускает меня в комнаты. С тех пор как ко мне стал ходить баас, она снова взяла в дом Бет. И я стараюсь не попадаться ей на глаза.

— Слушай повнимательнее, когда будешь работать в доме, — приказываю я Бет. — Вчера привезли газету.

— Чего ради я буду пересказывать тебе что-то, даже если и услышу? — огрызается она.

— Хотя бы ради того, чтобы я не свернул тебе шею.