Перекличка

Молчание длится, тишина полна образов. Свадьба. Жена. Дети у меня на плечах. Безмолвное негодование Эстер. Поездка в Кейптаун. Упущенные возможности той ночью в горах. Воскресные дни в Лагенфлее. И работа, которой нет конца: вспашка земель, постройка стен, рытье канав, сев, уборка урожая, молотьба.

Земля. Вода. Ветер. Огонь.

Чем же я могу поделиться с тобой в этот последний миг? У нас все было общим, у меня нет ничего своего. Даже слова.

Я тут — ты там. Хозяин — раб.

Был какой-то миг, увы, непоправимый, когда я из твоего товарища превратился в хозяина, когда я окончательно потерял собственную свободу. То был страшный миг, когда между нами выросла каменная стена, огромная неодолимая гора, такая высокая, что у нас оставалась лишь иллюзия того, будто мы видим друг друга. И услышать друг друга мы тоже больше не могли.

В твоей ли власти сделать выбор, например стать хозяином или нет, или же тебе просто предначертано быть жертвой окружающего мира? Впрочем, это теперь не имеет значения, это уже с нами свершилось.

И теперь, когда мы зашли так далеко — и потому, что мы зашли так далеко, — мы способны лишь на самые простые поступки.

Ты убьешь меня. Потом, если все пойдет по закону, будешь убит и сам. А жаль. И не из-за самого убийства — в подобном молчании уже не ощущаешь страха, — а из-за того, что все это слишком просто: мы оба тем самым лишь уклоняемся от ответственности, от исполнения своего долга. А нам надо было научиться жить вместе.

В этом правды нет, а лишь окончательное поражение — для нас обоих. Это ложь. Как та шкура льва, на которую я сейчас падаю.

Итак, мы снова возле камня для убоя скота. И снова я ощущаю страстное и бесплодное желание не быть здесь. Но я здесь.

Рой

Они считали, что у меня молоко на губах не обсохло, но я им показал. Считали, что просто дадут мне подержать лошадей и всякое такое, но я был с ними все время. Когда они в кухне пристрелили учителя, этот человек потом вдруг захрипел — он лежал возле стены, за креслом. «Ну-ка, — сказал Галант, — пальните в него еще разок». Тейс был рядом, но, услыхав это, мигом спрятался за спины других. Поговорить-то он мастак, а вот как дошло до дела, струсил. А я взял пистолет, который мне кто-то сунул, прицелился в пуговицу и Нажал на курок. Тело дернулось — и конец. Очень просто.

Вот как я все это понимаю: если бы они не надумали бунтовать, мне пришлось бы торчать весь день в вельде с овцами, а солнце в те дни припекало так, что земля пятки обжигала. Выходит, мне с их бунтом очень повезло.

Жаль только, что все кончилось так быстро.

Марта

Ну что, учитель, до чего довел тебя твой ум? Теперь ты умер, и мне придется самой заботиться о себе. А я привыкла к лучшей жизни. Это ты настоял на том, чтобы пересечь горы и начать все сначала. Говорил, что, когда я войду во вкус настоящей жизни, мне она понравится.

Это из-за тебя я так рано стала матерью. Я еще играла в куклы, когда ты женился на мне. Ты превратил меня в свою куклу. А теперь у меня ребенок.

Неужели ты действительно думал, что я сумею жить в здешних краях? В Кейпе все было таким милым и цивилизованным. Нужно было испытать подобный ужас, чтобы я поняла, сколь жестока эта страна. Дикие земли, не для белых людей.

Если это и есть та самая жизнь, о которой ты говорил, то мне такой жизни не нужно.

Хелена

Там, на чердаке, самый лучший на свете запах. Запах сушеных фруктов и изюма, табака и чая. Но в конце прошлой недели мама сказала, что я уже большая и поэтому мне больше нельзя лазать на чердак: девочка, которая скоро начнет учиться в школе, должна следить за своим поведением. И я была даже рада, когда мы снова забрались туда. Это было похоже на игру в прятки.

Я, конечно, знала, что на самом деле это не игра. Но пока я лежала на полу и глядела через щели между досками, все внизу казалось таким непонятным — пальба, грохот, крики, — что в это нельзя было по-настоящему поверить. Когда я смотрела вниз на этот чужой мир, мне казалось, будто я где-то далеко-далеко отсюда, но я продолжала смотреть не отрываясь. На этот мир взрослых, которого я, наверно, никогда не пойму и который был для меня чужим. А поэтому и все происходящее не слишком волновало меня.

Маленькая Катрина то и дело принималась плакать, а мама издавала какие-то смешные звуки. Я знала, что если посмотрю на ее одежду, то снова увижу кровь. Поэтому не смотрела. Я просто лежала на животе и глядела в щель, зная, что, даже когда я стану взрослой и очень старой, я все равно этого не забуду. Потом мне из-за этого начали сниться страшные сны. Правда, пока я лежала там, на чердаке, все это не особенно отличалось от сна.

Иногда я и вообще не понимаю. Может, я тогда просто спала? А может, и теперь сплю? Но если это только сон, то проснусь ли я когда-нибудь?

Я даже не знаю, хочу ли я проснуться.

Памела