Перекличка

Это помогает. И она это знает. Знает нужды моего тела. И присматривает за мной и ночью и днем. Она теперь стряпает в доме Николаса и потихоньку таскает для меня мясо и всякую другую снедь. «Ешь, — говорит она. — Тебе нужно есть мясо». Приносит и другие лакомства — слухи и новости, все, что услышит в доме. Еще один раб сбежал от Баренда, такое случается часто, у Николасова брата тяжелая рука. И всякие другие вести. Какой-нибудь хозяин уезжает на неделю или на месяц, и будет где устроить пиршество. И всегда держит ухо востро в те дни, когда привозят газеты. Новый закон о рабах, рассказывает она. Теперь мужа и жену нельзя продавать раздельно. Еще одно собрание в Кейпе. Хотят, чтобы дети рабов считались свободными от рождения. Но правительство против этого. В газетах всегда какие-то новости, и в основном о рабах.

— Ты уверена, что это правда? — с жадным волнением спрашиваю ее. — Уверена, что не ослышалась?

— Конечно, уверена. Я же сама читала.

— Ты умеешь читать? — удивляюсь я.

— Меня научили в Бреинтуисхохте, где я жила раньше.

— Тогда принеси сюда газету и покажи мне.

— Они не выпускают газету из рук. Ты сам знаешь.

— Ты все время в доме. Тебе нетрудно. А потом положишь ее на место.

— Я и так уже рассказала все, что в ней говорится.

— Почему ты увиливаешь?

— Я не увиливаю. Просто говорю.

— Бет, ты у меня дождешься.

Но даже колотить ее бессмысленно, она упряма. Придется добыть газету самому. В полдень я вижу, как Бет выходит из дому. Николас далеко на пастбище, а хозяйка в огороде. Я прячусь за персиковыми деревцами возле парадной двери с охапкой хвороста, чтобы было чем оправдаться, если меня заметят. А когда убеждаюсь, что никого поблизости нет, проскальзываю в дом. Газеты в сундуке, это я знаю от Бет.

Настороженно прислушавшись, не заскрипит ли задняя дверь, сую газету в охапку хвороста, поспешно выхожу и ныряю за деревья.

— Вот она, — говорю я, входя в хижину. — Должно быть, та самая. Она лежала сверху.

— Галант, нам не поздоровится.

— Читай. — Я сую ей газету под нос. — Читай мне. Я хочу услышать.

— Я все и так рассказала.

— Женщина, читай.

— Тут о правительстве.

— Покажи значок правительства. Я хочу увидеть своими глазами.

— Вот.

Она прижимает палец к цепочке следов в середке газеты. Я внимательно изучаю эту цепочку.

— А о чем говорится вот тут?

— Тут о собрании. То, что они говорили.

Я вырываю газету и мну ее.

— Не надо! — кричит она. — Баас будет…

— Его звать Николасом.

— Но он наш баас.

Я отталкиваю ее и сую ей смятую газету.

— Покажи мне еще раз значок правительства.

— Я же показывала.

— Покажи снова.

Я вижу, что она боится. Поколебавшись, она снова прижимает палец к маленькой цепочке знаков.

— Это не те значки, что ты показала в первый раз! — кричу я.

Она трясется от страха и пытается выкрутиться.

— У правительства есть несколько значков.

— Ты лжешь, Бет. Ты не умеешь читать, умеешь ничуть не больше, чем я.

— Я просто хотела, как лучше для тебя, Галант. Ну пожалуйста…

— Ты обманула меня. Этого я не прощаю никому.

Я замахиваюсь топором, которым обычно колю дрова.

— Нет, Галант, не надо!

— Бет! — зовет из кухни хозяйка. — Где ты там?

Я отпускаю ее. А сам остаюсь в хижине, пока не слышу, как через ворота проскакала лошадь; тогда выхожу, держа газету в руках.

— Я хочу знать, что тут говорится о рабах, — говорю я Николасу, когда он слезает с лошади.

Он удивленно забирает у меня газету.

— Зачем ты берешь вещи, в которых ничего не понимаешь?

У меня все плывет перед глазами, но я сдерживаюсь.

— Николас, я хочу знать, что тут говорится.

Он смеется, в смущении удерживая лошадь между собой и мной.

— Там говорится о всяком, — говорит он, ухмыляясь. — В том числе и о белой курице, которая в заморской стране высидела на яйцах черную кошку.

Я крепко сжимаю поводья, суставы пальцев белеют.

— А теперь распряги лошадь и почисти ее, — говорит он. — Солнце уже садится.

Я знаю, что не могу тронуть его пальцем. И он тоже это знает. В том-то и разница между нами. Я смотрю ему вслед, пока он идет к дому. Мне остается только одно: как следует объездить сегодня ночью Бет.

Я делаю это, и вот теперь она ждет ребенка.

И это тоже то новое, что вызывает во мне возмущение. Что я буду делать с ребенком? Что из него получится? Каждого жеребенка, рожденного здесь, укротят, я не хочу этого для своего сына.

— Я не хочу его, мама Роза, — обрушиваюсь я на старуху. — Тут не место для ребенка.

— Но он не будет рабом, — напоминает мне она. — Он ребенок Бет, а она свободная женщина, она из койкойнов, как и я.

По телу у меня пробегает дрожь, как от глотка медовухи старого Ахилла. Страшная молния. Я готов и плакать и смеяться. Я скачу домой на лошади Николаса, глядя на звезды. Этот ребенок будет ходить, куда захочет. Он сможет дойти до самого Кейптауна. Вот я тут, я скачу в темноте, но мой сын ускачет навстречу солнцу. У меня никогда не было ничего, кроме упряжи сегодняшнего дня. Но дорога этого ребенка пройдет до самого рассвета.