Перекрестье земных путей

Под толстым земляным спудом сказанное вслух прозвучало невнятно и глухо, мучительным гулом отдалось в тяжкой голове. Женщина облизнула пересохшие потрескавшиеся губы. Добраться бы как-нибудь до выхода, снега поесть.

«Все равно под корень изведу, – злобно прошипел Йор. – Никчемная».

Лежа на слое сенной и еще какой-то ветоши, Олджуна ощущала неимоверную слабость. Неумолимо движется время скудного Сюра. Дыхания его, верно, осталось немного. Она бы давно слегла вместо Ураны, если б не Йор, который изредка вливал в жилы свою темную мощь.

Надо перебороть себя, надо двигаться вместе со временем жизни, покуда оно совсем не иссякло. Олджуна заставила себя сесть, перебирая руками мерзко липкие глинистые стенки. Охнув, сцепила зубы: будь бережливей, не расходуй остатки сил на стоны и слезы! Медленно ощупала побитое тело, все в ссадинах и синяках, но целое. Исследовала свое логовище и обнаружила, что находится в просторной норе с лазом наружу, хитро упрятанной от взоров в руинах юрты Сордонга. Посидела с закрытыми глазами, привалившись к стене.

Промежутки обморочного мрака стали накатывать реже, а скоро вовсе прошли. Йор перестал беспокоить, свернулся внутри холодным комком и засопел. Или, наоборот, затаился. Ждал с любопытством, выживет ли бесполезная, прикидывал, не выловчить ли из нее еще толику злой выгоды, хоть немного кому-нибудь навредить…

На выходе из-под развалин Олджуна крепко сомкнула глаза. Веки изнутри заалели, не сразу решились отвориться в ослепительно щедрое утро.

Светлыми красками вспыхнул Великий лес, мир почудился как никогда красивым. Не тратя драгоценных мгновений, она полной грудью вдохнула пронизанный солнцем воздух. Заставила себя улыбнуться и твердо повторила:

– Рано умирать.

Она не ведала, куда бредет. Отдалась на волю наитию, тихо радуясь, что Йор помалкивает. Отдыхала от дерева к дереву, прислоняясь к куржавой коре. Маленькое счастье собственного бытия и движения потихоньку росло и подзабытым ликованием наполняло изморенную плоть.

На еловой, смутно знакомой опушке женщина остановилась. Она полагала, что зашла за Сытыган, – но нет, заброшенный алас пустынно белел по левую руку. Отуманенный усталостью взгляд привлекло большое темное пятно за кустами. Без страха тронулась к нему. Пятно зашевелилось, и в выморочной дымке перед глазами возникло невиданное доселе животное. «Экий великан», – подумала Олджуна в нахлынувшей оторопи.

Огромный зверь, по виду вроде бы лось, прямыми рогами-пиками поддевал красные веревки из мехового тюка на земле. Ловко подбрасывал, хватал и громко клацал зубами. Увидев Олджуну, чудовище прекратило диковинную игру и повернуло к ней окровавленную морду с хищно встопорщенной верхней губой. Лютые глазки, крохотные для такого гиганта, но яркие, зеленоватые, как могильные огоньки, вперились в женщину. Она же в крайнем изумлении и ужасе уставилась на тюк под ногами зверя. Это была тушка косули! Красные веревки оказались кишками… Супротивное естеству непотребство творилось в Великом лесу – лось пожирал подобного себе!

Неизвестно, какую невидаль углядел в Олджуне пряморогий, но явно испугался – развернулся круто и потрусил прочь. Кусты трещали и крушились под грузными копытами, будто обломки торосов в ледоход на реке.

Все то время, пока Олджуна волокла кинутую странным хищником тушку к развалинам, Йор бесновался и алчно квохтал:

«Кровь, кровь, кровь! Вкуси ее, вкуси!»

Не раз женщине мучительно хотелось поддаться наущению и прильнуть ртом к мясу. Оно так соблазнительно сочилось свежей кровью! Однако предвкушение пищи, приготовленной по-людски, подхлестывало человеческое сознание.

Где-то в норе покоился идол. Пришла пора разбить страшную куклу и вынуть нож. Им можно освежевать косульи останки. Как только Олджуна раздобудет другой нож, она сломает преступный батас. Сожжет в огне со священными ветками черень и вложенную в него частицу черной души дядьки Сордонга.

Хорошо, что на поясе сохранился кошель с кресалом и костяной чашечкой, налитой горючей серой. Олджуна больше не станет есть сырое.

Здесь, в преддверии тучных болот, не найти сосны, которая дает крепкий огонь без лишнего дыма. Но и сухая костлявая ель занялась споро. Бойкий костерок ударил вверх резвым лисьим хвостом, затрещал-запел искристую песнь. Огненный зной охватил шматки скворчащего мяса, воткнутого в пруты по краям. В свернутом берестяном корце растаял снег. Загребая в рыхлом сугробе ближе к земле, Олджуна добавила пригоршню зернистых ледяных крупинок.

По телу пробежала горячая зыбь. Приятный жар дул в омытое снегом лицо, покалывал пальцы и будил к расторопности руки.