Перелистывая годы

«Ты — мне, я — тебе», — это формула, которую уже не отмыть, потому что она олицетворяет собою не бескорыстную взаимоподдержку, а блатнерскую круговую поруку. Или же отношения этакого «взаимоплатежа». Чтобы показать, как это почти на каждом шагу происходило в бывшем Советском Союзе, расскажу об одной истории, едва ли не главным действующим лицом которой стал, по воле настырных обстоятельств, я сам. Основные события того полукомедийного спектакля произошли в течение одного дня. А день, как известно, начинается с рассвета…

Рассвет, к тому же очень ранний, был буквально оглушен настойчивым телефонным трезвоном: первых звонков я во сне не расслышал, последующих в полусне отчетливо не разобрал… Но телефон не отступал, пока я не снял трубку. Звонил ответственный секретарь одного из «средств массовой информации»:

— Анатолий Георгиевич, простите, что я спозаранку: боялся, как бы вы не ушли из дома! — Было шесть часов тридцать минут. — Хорошо, что застал. Вы понимаете, мой сын Сережа поступает в один технический институт. Не хочу по телефону конкретизировать… Но в том институте есть особый факультет, где на одно место десять претендентов. Сережа хочет именно туда. Я прошу… умоляю вас: поговорите с ректором. Объясните, что Сережа тяготеет именно к этой научной сфере. И буквально с детских лет!

— Но какое отношение я-то имею к тому институту?

— Я уже выяснил: ректор вас любит! Это точные сведения. Если бы вы сегодня смогли к нему съездить! Я бы, как говорится, до конца своих дней… Конечно, заеду за вами на машине! В любое время… Но лучше бы пораньше. Он приходит на работу в девять утра!

Ровно в девять я был у ректора. Он принял меня весьма радушно. Сомнений, по какому именно поводу я вдруг явился в технический вуз, у него не возникало.

— На какое отделение? И кого рекомендуете? — с благожелательным юморком поинтересовался сухонький старичок — член-корреспондент Академии наук, известный ученый — с непоблекшими и все понимающими глазами.

Я сказал то, что следовало, о Сережином страстном призвании и недюжинных способностях. И, как полагалось, добавил:

— Никаких привилегий не надо, конечно. Но просто приглядитесь к нему повнимательнее, если можно…

— Пригляжусь.

Он записал необходимые «анкетные данные» абитуриента на календарном листке.

Когда я, уходя, уже прикоснулся к дверной ручке, сзади меня настиг надтреснутый, но и как бы смазанный юморком профессорский голос:

— А кстати… Знаете, у меня есть любимый племянник. Очень талантливый юноша! Сочиняет стихи. Когда мы всей семьей собираемся, читает их вслух. Я, конечно, не специалист в области поэзии и вообще не гуманитарий. Но все же как любитель стихов могу оценить. И представьте себе, послал он в журнал подборку самых лучших своих стихотворений, а оттуда — ни звука. Ну, ни гугу… Вот уже полгода прошло, а они все не печатают…

— Может, у них «рукописи не возвращаются»?

— А зачем возвращать? Надо напечатать. Поверьте, они того заслуживают. Вот если бы вы…

На машине папы абитуриента я незамедлительно отправился в редакцию того журнала, который не оценил по достоинству произведений «племянника».

Заведующего отделом поэзии не оказалось. А заместитель очень мне почему-то обрадовался.

— Стихи этого юноши, к сожалению, слабоваты. Он целую папку приволок! Разве что опубликовать два-три коротких стишка… Они из разряда «можно печатать, а можно — и нет». Но раз вы рекомендуете, мы напечатаем. Я как раз замещаю заведующего: он в отпуске. Так что твердо вам обещаю.

Старательно поблагодарив, я направился к выходу. Но меня догнал голос заместителя:

— А кстати… У меня к вам огромная просьба! Личного характера… — Вот почему он мне так обрадовался. — Я давно толкусь в очереди на квартиру. И вот, наконец, предложили… Соизволили! Но на первом этаже. Почему?! Я столько лет состою в Союзе писателей. Много книг. И тут вот ишачу, в редакции. Отбиваюсь от графоманов. Это же «вредное производство»! К тому же я — инвалид. И вдруг… первый этаж, окнами на проезжую дорогу. Столько лет добивался! Деваться было некуда.

— Ладно… Попробую. Поговорю в Союзе писателей. Как раз завтра там буду.

— Нет, нет… Завтра может быть уже поздно. Именно сегодня окончательно утверждается список. Может быть, даже в эту минуту… Вас послала сама судьба!

Вновь погружаюсь в «Жигули» Сережиного родителя — и отправляюсь прямиком в Союз писателей.

Управляющим делами в ту пору — правда, очень недолго — был лихой, изрядно выпивавший кутила немолодого возраста, который со всеми держался запанибрата. Полушепотом всем сообщал, что он генерал в отставке, но генерал «по секретной части». Я в этом весьма сомневался.

Увидев меня, он прежде всего полез в сейф.

— Коньячку? Или чего попроще?

Я изложил просьбу, напирая на инвалидность. Он встрепенулся:

— Подумаешь, инвалид! А кто нынче не инвалид? Я, что ли, здоров? Но на новую квартиру не претендую.

— У вас, может, и старая неплоха?

Мою фразу он пропустил мимо ушей и потому, наверное, что «пропустил» до того свою «заветную дозу».

— А стихи он сочиняет разве какие-нибудь там… потрясающие?