Перелистывая годы

— У нас же союз не потрясающих писателей, а просто профессиональных, — продолжал я полуотшучиваться.

Полагаю, его никакие произведения не потрясали, поскольку произведений он вообще не читал. Но и сдаваться не торопился:

— Кто-то же должен и на первом этаже жить! Инвалиду как раз удобно: не надо добираться наверх.

— А в доме разве нет лифта?

— Тебя не переговоришь! — он с ходу всем «тыкал». — Что делать? Придется пойти навстречу. — Он набрал телефонный номер и стал распоряжаться в трубку: — Там у нас что-то есть в заначке на третьем этаже… Перебросим туда с первого!

Когда я, исполненный благодарности, поднялся со стула, так и не отведав ни одного напитка из тех, что прятались в сейфе, управляющий размашисто схватил меня за рукав:

— А кстати! Моя дочь учится в музыкальной школе. То есть, это дочь моей жены от первого брака: люблю военную точность! Замечательная дивчина! Тут, видишь, какое дело… Я давно хотел к тебе обратиться. Директор школы сказала, что если б ты провел читательскую конференцию, она бы пригласила районное начальство, — и им бы… произвели капитальный ремонт.

Думаю, ремонт с конференцией он увязал сам, по ходу нашей беседы: требовалось любым способом привлечь внимание районного начальства к музыкальной школе, где пребывала его падчерица.

— Школа, к сожалению, находится фактически за городом. Люблю военную точность! Но у меня — «мерседес»: туда и обратно. Так что не беспокойся!

Я согласился.

А месяца через полтора мне позвонил тот самый ответственный секретарь одного из «средств массовой информации»:

— Благодарю вас! Сережа поступил… Так что спасибо! Правда, он вас не подвел: все экзамены сдал на «пятерки». Оказался на высоте. Но вы все же ездили, хлопотали… Поэтому благодарю. Но он, молодец, не подвел!

Стало быть, все мои унизительные поездки были ни к чему: Сережа сам по себе — и без посторонней помощи! — оказался большим молодцом.

По наивности своей я позвонил ректору института, тому самому милейшему старичку-ученому с непоблекшими очами, но надтреснутым голосом:

— Спасибо вам! Правда, Сережа не подвел нас с вами: экзамены сдал на сплошные «пятерки».

Ироничный хохоток был мне ответом. Стало совсем уж не по себе:

— Извините, пожалуйста.

МЕРТВОЕ МОРЕ

С голоса

Передо мной было Мертвое море. Совсем мертвое: без подводных растений, без рыбьей суеты, без малейшего внутреннего движения. Засоленная, словно забальзамированная жизнь…

Такою была и моя. Или, точней, стала. Я пытался — в который уж раз! — представить себе, как и почему это произошло.

— Ты слишком часто отсутствуешь на земле, — усмешливо предупредил меня как-то приятель не ради заботы, а ради забавы. — Но именно на ней, на земле, все грешное и случается.

«В мое отсутствие?» — молча спросил я себя самого. И сам себе не ответил.

Жанна не терпела ничего, казавшегося ей банальным: ни одежды, ни фраз. Ни поступков… Потому мы и не вступили в законный брак: это бы выглядело ветхой обычностью.

Она работала гидом в московском музее — и привыкла к прекрасному. Коим я не являлся… Она была из тех женщин, для которых внутренние качества решающего значения не имеют, поскольку их способны прикрыть качества внешние. Но я все же, преодолев фасад и витрину, разглядел: Жанну одолевала страсть приобщаться к чему-нибудь сверхъестественному. В том числе к полотнам и скульптурам, которые по размеру иногда умещались на скромном и даже ничтожном пространстве, но не умещались в восторженном сознании человечества. Со временем я приметил, что Жанну больше потрясали не сами творения и не те, что их воспаленно оценивали, а те, что приценивались. И на аукционах шедевры приобретали…

Именем своим — Жанна! — она тоже приобщилась… к исторической личности, которая одной, определенной стране вроде уже не принадлежала, так как символы не имеют гражданства. Поначалу и профессия моя тоже ее потрясала. Та профессия представлялась Жанне не романтичной, как многим другим, а загадочной.

— Это просто работа, — привычно не согласился я.

Я не стал объяснять, что шоферу вести переполненный автобус гораздо опаснее. В отличие от меня он окружен и стиснут другими машинами. Так, как и всегда в жизни: одни сзади, другие же — впереди. Те, что сзади, следуя человеческим нравам, пытаются обогнать. Но прежде, чем обогнать, приходится поравняться. И некое время противоборствовать, находясь рядом. Это тоже, как в человеческих отношениях: самая рискованная ситуация. Ее не доверишь автопилоту, а вернее, «авторулю». Я не стал огорчать Жанну: «Пусть думает, что гигантское воздушное чудище, смахивающее на доисторических земных обитателей, отрывается от взлетной полосы не могуществом техники, а лишь могуществом моей смелости и моего искусства. Они чудились ей таинственными. Пусть заблуждается… мне на пользу!»

— Мир состоит из пассажиров, которые с твоей помощью могут взмыть! — восторгалась она. — Если слово «пассажир» произошло от «пассажа», то главный их пассаж — всего лишь пристегнуться ремнями.

— Я тоже пристегиваюсь.