Перелом

– Можно мне участвовать в скачках на приз в две тысячи гиней на Архангеле?

– Нет, – ответил я.

– Пожалуйста, – настойчиво сказал он. – Пожалуйста, скажите, что можно. Я прошу вас. – Я покачал головой. – Вы не понимаете. – В голосе его звучала мольба, но я не мог и не хотел пойти ему навстречу.

– Если ваш отец действительно выполнит любую вашу просьбу, – медленно произнес я, – попросите его вернуться в Швейцарию и оставить вас в покое.

Теперь уже Алессандро покачал головой.

– Пожалуйста, – вновь повторил он, понимая, что я не соглашусь. – Я должен.., участвовать в скачках на Архангеле. Мой отец уверен, что вы мне разрешите, хотя я говорил ему, что нет... Я так боюсь, что он уничтожит конюшни.., и тогда я никогда больше не смогу стать жокеем.., а мне не вынести... – Он умолк, захлебнувшись словами.

– Скажите ему, – очень спокойно предложил я, – что, если он причинит вред Роули Лодж, вы возненавидите его на всю жизнь.

Он онемело посмотрел на меня.

– Мне кажется, я так и сделаю, – сказал он.

– В таком случае поторопитесь, пока он не выполнил своей угрозы.

– Я... – Алессандро сглотнул. – Я попытаюсь.

Алессандро не явился на проездку следующим утром – первый раз с того времени, как упал с Движения и ударился головой. Этти заметила, что пора бы дать шанс другим ученикам, и рассказала, что неприязнь к Алессандро вернулась к ним с удвоенной силой.

Я согласился с Этти во имя спокойствия и отправился с очередным воскресным визитом в больницу.

Мой отец мужественно переносил наши удачи и утешался редкими поражениями. Однако он наверняка хотел, чтобы Архангел выиграл приз. Отец рассказал мне о своих долгих телефонных разговорах с Томми Хойлэйком и об инструкциях, которые ему дал.

Он сообщил мне, что его помощник начал подавать признаки жизни, хотя врачи предполагают у него полное нарушение мозговой деятельности, так что отец подумывает о замене.

Нога у отца наконец-то стала срастаться как полагается. Он надеется попасть домой к скачкам в дерби, и после этого я вряд ли ему понадоблюсь.

* * *

День, проведенный с Джилли, был для меня, как всегда, оазисом среди пустыни.

* * *

Почти все газеты поместили статьи о предстоящих скачках на приз в две тысячи гиней, где оценивали шансы Архангела на победу. Пресса в один голос утверждала, что хладнокровие, которое Томми Хойлэйк проявляет на скачках, – залог успеха.

Я задумался, читает ли Энсо английские газеты?

Хотелось надеяться, что нет.

* * *

Следующие два дня скачек не было. Они начинались в среду в Эпсоме и Кэттерике, а затем в Ньюмаркете – три дня подряд: четверг, пятницу и субботу.

В понедельник утром Алессандро появился, едва переставляя ноги, с черными кругами у глаз, и сообщил, что отец его в полной ярости из-за того, что Томми Хойлэйка все еще считают жокеем Архангела.

Я говорил ему, – безнадежным голосом произнес он, – что вы не позволите мне участвовать в скачках. Я говорил, что никогда не прощу, если он причинит конюшням вред. Но он меня не слушает. Я не знаю.., он стал какой-то другой. Не такой, как всегда.

Но я подумал, что Энсо каким был, таким и остался. Это Алессандро стал другим.

– Перестаньте беспокоиться по пустякам, – небрежно ответил я, – и тщательно продумайте тактику двух предстоящих скачек, выиграть которые в ваших же собственных интересах.

– А? – растерянно произнес он.

– Проснитесь, глупец! Вы выкидываете на ветер все, чего с таким трудом добились. Скоро уже не будет иметь значения, дисквалифицируют вас или нет: вы скачете настолько плохо, что ни один владелец не позволит сесть вам на свою лошадь.

Алессандро моргнул, и на мгновение я увидел в его лице былую ярость и высокомерие.

– Не смейте со мной так разговаривать!

– Это почему?

– Ох... – в отчаянии произнес он. – Вы и мой отец.., вы рвете меня на части.

– Вы должны решить, как жить дальше. – спокойно сказал я. – И если вы все еще хотите стать жокеем, не забудьте, пожалуйста, победить на скачках учеников в Кэттерике. Я заявил на них Холста и, по идее, должен был дать шанс одному из наших учеников, но я этого не делаю, так что если вы проиграете, они вас просто линчуют.

Тень былого презрения отразилась на его лице. Но сердце Алессандро больше не лежало к проявлению подобных чувств.

– А в четверг, в Ньюмаркете, начинаются скачки с препятствиями. Дистанция одна миля, на старте только трехлетки. Я дам вам Ланкета, и мне кажется, он должен победить, если не потерял формы после Тийсайда. Так что начинайте работать, внимательно все обдумайте и попытайтесь представить себе, на что способны ваши соперники. И, черт вас побери, побеждайте. Вам ясно?

Он уставился на меня долгим взглядом, таким же напряженным, как прежде, но уже не враждебным – Да, – ответил он через некоторое время. – Я, черт меня побери, должен победить на двух скачках. – Легкая улыбка мелькнула в глазах Алессандро при этой попытке пошутить, может быть, первый раз в жизни.

Этти ходила вокруг Холста злая и с поджатыми губами. “Ваш отец этого не одобрил бы”, – заявила она, и было совершенно очевидно, что она уже изложила свое мнение в очередном рапорте.