Перемирие (СИ)

— О, — коротко сказал он, наклоняя голову, и продолжал, — Он пойдет за вами, не вы — за ним? Как интересно. Вы переломили его отношение к женщинам? Почему вы так уверены?

— Он сказал мне.

— Вы, может быть, не знаете этого, тцаль, но у Воронов развито очень жесткое подчинение законам и нуждам народа…

— Я знаю…

— И он может переступить через них? Кто же он такой, в таком случае?

Я молчала и улыбалась. Светило солнце, на пол ложились светлые прямоугольники. Все это было комедией, и я это знала, и они, хэрринги, тоже знали. Я молчала. Мне стало весело. Мой покровитель, зашедший вслед за мной и севший на свое место, усмехался, приподняв седые брови. Я не могла им сказать, но я почти это сделала, и он понял, и многие поймут потом. Я почти сказала им, что занд, один из зандов, будет жить на Севере, и потом они будут решать, опасно ли это для них и не послать ли им еще одного агента на еще одно убийство.

— Ладно, — сказали мне, — Вы можете идти, тцаль. Вы приняли решение, что ж, прощайте.

А когда я выходила, один из них сказал громким шепотом:

— За поясом хэрринга она вернется.

Я прошла по коридору мимо библиотеки. Итена там уже не было. Я спустилась в огромный мрачный холл. Сыро и холодно было здесь, узорчатые, выложенные цветным стеклом окна почти не пропускали света.

— Тцаль!

Я оглянулась. Бородатый хэрринг стоял на ступенях. Я дождалась, пока он сеустится. Он подошел ко мне вплотную, и мне пришлось задрать голову, чтобы видеть его лицо. Ненавижу высоких людей!

— Что вам нужно?

— Честно?

— Хотелось бы, — фыркнула я.

— Вы очень молоды. Вы настолько молоды, что даже не понимаете, насколько вам повезло. Быть может, вы единственная, кто завершит построение своего тайцзи не в схватке — а в единении. Но вам повезло и в другом.

— В чем же?

— Вы думали когда-нибудь об эволюции?

— О вороньей?

— О нашей.

— Нет.

— Ведь мы повторяем их во всем. И если есть занды, то должно быть и их подобие…

— Среди нас… нет, я не думала об этом.

— Вороны еще сами не понимают, что это такое — занд. Мы тем более не понимаем, что происходит с нами.

Я невольно заинтересовалась.

— Среди Охотников действительно есть такие? Это предположение или действительно есть?

— Вот нас двое, и мы стоим здесь. Предположение ли мы или действительность?

— Я не…

— Мы не знаем, кто мы. Но зато у нас есть название — дьердь.

— Мы?

— Вы не поимаете?

— Нет.

— Сначала вам нужно стать хэррингом. Но потом вам не отвертеться.

Сказать, что я обалдела, это значит — ничего не сказать.

Я просто онемела.

Стояла и глазами хлопала, словно драгоценная механическая кукла.

А хэрринг усмехнулся.

— Знаете, с какой целью заключалось перемирие?

— Слышала только что.

— А что мы искали в пустыне, знаете?

— Чего же?

— Понимания.

— Зато я ничего не понимаю.

— Мы привыкли смотреться в Воронов, словно в зеркало. А в кого смотреться нам, дьердям? Мы искали сонга, который находится в процессе превращения…

— Нашли?

— Нет. Его нашли вы. И я думаю, что он тоже искал — вас, меня, кого-то, кто сможет сыграть для него рль зеркала. Вам повезло. Вам обоим повезло.

— Наверное…

— Всю жизнь вы будете смотреть друг в друга. Вы обрели то, что до сих пор не было у зандов и дьердей, — возможность понять собственную сущность…

Я вдруг почувствовала, что с меня хватит. Развернулась и пошла прочь. Пройдя по каменному полу, возраст которого приближался уже к пятистам годам, я проскользнула в приоткрытую дверь и вышла на высокое крыльцо. Солнце ударило мне в глаза. В теплом прозрачном воздухе носились листья.

Дальние клены почти уже совсем облетели, трава вокруг них усыпана была пестрой опавшей листвой. Тонкие белесоватые ветви вырисовывались на фоне яркого осеннего неба. За деревьями видны были казармы моего отряда. Впрочем, уже не моего. Как сказал поэт:

Я назад повернулИ погнал коней моих прямо,

Далеко, далекоИх пустил по великой дороге.[37]

В конюшне я оседлала пегого жеребца и, выехав за пределы поселения, пустила его галопом. По обочинам дороги шумели отжелтевающие травы. Возле ложбины, где собиралась вода, толпились высокие мощные ивы, сидевшие на них птицы кричали, уставясь в глубокое синее небо. В голубизне его появилась уже фиолетовая нотка, приближался вечер. Как сказал поэт:

Уже вечереет —И путник печалью охвачен.Просторы бескрайни —И снизилось небо к деревьям.[38]

А ветер летел мне навстречу — степной, теплый, пропыленный ветер. Степь впереди смыкалась с небом.

Глава 18 Ничего незначащий эпизод

Поэт, которого так любила вспоминать Эсса, как-то раз сказал:

Что будет в веках,О том не дано нам знать.[39]

Но, быть может, она-то как раз знала.