Переписка, 1911–1936

Каждый еврей своим крючковатым носом являет миру не только свою вину, но и вину всех остальных крючконосых, хотя бы они находились невесть где? Если же в одном месте соберется сотня арийских преступников, то на их носах будет прочитана только любовь к шнапсу, в остальном же они — уважаемые люди.

И Вы к этому присоединяетесь и «отвергаете меня как еврея». Разве я Вам навязывался? Вы верите, что я из тех, кто позволяет себя оттолкнуть? Верите, что человек, знающий себе цену, призна´ет за кем-то право критиковать даже мельчайшие его качества? Кто бы это был, кому такое можно позволить[?] В чём он сам был бы лучше[?] Конечно, критиковать меня за моей спиной может каждый, места там много. Но если я об этом узнаю, то защищаться буду беспощадно.

Как может Кандинский мириться с тем, что меня оскорбляют; как он может принимать участие в политике, выключающей меня из естественного круга моей деятельности; как он может не бросить вызов мировоззрению, затевающему новые Варфоломеевские ночи, во тьме которых никто даже не сможет прочесть объявление о том, что для меня сделано исключение!

Будь мне дано слово, я бы присягнул такому мировоззрению, которое обеспечивает безопасность для Кандинского, невзирая на всякие политические и экономические соображения. Ибо я того мнения, что лишь мировоззрение, сохраняющее для мира подлинное ви´дение двух или трёх Кандинских, которых мир рождает в год, — я того мнения, что лишь такое мировоззрение имеет для меня смысл. А погромы оставляю другим. Раз уж я ничего не могу против них сделать.

Вы назовёте единичным, достойным сожаления случаем, что я тоже затронут последствиями этого антисемитского движения. Но почему дурного еврея не считают достойным сожаления единичным случаем, а считают типичным[?] В чрезвычайно узком кругу моих учеников почти никто из арийцев сразу после войны не участвовал в военных действиях, все имели удобные должности. Напротив, почти все евреи участвовали в боях и были ранены. Какие же тут единичные случаи?

Это не единичный случай и вообще не случайность. Напротив, вполне планомерно, что, не будучи признан на общепринятом пути, я принуждён пуститься в обходной путь, через политику. И очень понятно, что люди, которым моя музыка и мои мысли не давали покоя, только обрадовались, что открылась ещё одна возможность на время от меня избавиться. Артистический успех оставляет меня равнодушным, Вы это знаете. Но я не позволю себя оскорблять!

Что общего у меня с коммунизмом? Я не коммунист и никогда им не был. Что у меня общего с сионскими мудрецами? Это для меня нечто вроде названия какой-то сказки тысяча и одной ночи, разве что гораздо более невероятной.

Следует ли мне знать ещё что-то про сионских мудрецов? Или Вы верите в то, что моими открытиями, моими знаниями и мастерством я обязан иудейскому покровительству? Или Эйнштейн достиг подобного по поручению сионских мудрецов?

Я этого не понимаю. Всё это не выдерживает никакой разумной критики. И разве во время войны вы не имели случая заметить, как много было лжи, и притом исключительно официальной лжи? И как наш мозг, влекущийся к объективному, оказался навсегда отгорожен от вида правды? Вы этого никогда не знали или забыли?

А о том, какие несчастия может навлечь известная направленность чувств, вы тоже забыли? Не знаете, что в мирное время железнодорожная авария с четырьмя жертвами всех приводила в ужас, а во время войны можно говорить о 100 000 убитых, даже не попытавшись представить себе всей боли, всего горя, ужаса и прочих последствий произошедшего. И что были даже такие люди, которые радовались максимальному числу убитых врагов: чем больше, тем лучше! Я не пацифист; выступать против войны столь же бессмысленно, как выступать против смерти. То и другое неизбежно и лишь в ничтожной степени зависит от нас, так как принадлежит к способам обновления человеческого рода, изобретённым не нами, но высшими силами. И точно так же происходящий сейчас сдвиг социальной структуры нельзя списать на долговой счёт кого бы то ни было из людей. Он уже начертан в созвездиях и совершается с необходимостью. Буржуазный средний класс был настроен слишком идеалистически, уже не по-боевому, и потому из глубин человечества поднимаются обездоленные, но крепкие элементы, чтобы заново создать жизнеспособное среднее сословие. Они покупают себе прекрасную книгу, напечатанную на плохой бумаге, и при этом мрут с голоду. Именно так, а не иначе, всё происходит — можно ли этого не замечать?

И Вы хотите это остановить. И возлагаете на евреев ответственность за это? Я не понимаю!