С «Основами борьбы за нац<иональную> Россию» [341]
нельзя расставаться русскому человеку, это как бы его «евангелие». Удивительная острота и точность мысли, сгущенное духовное напряжение, «катехизис наш», — единственный за все эти 22 года потрясения русской совести и души, русского нахождения «себя» — яркая философия — в лучш<ем> см<ысле> — «национального сознания». Это же художественная программа того, как нам быть! Вам памятник сим одним уже поставлен. О, какой беспощадный и «спокойный» приговор, анализ и — путь! Милый друг. Да Вы один сделали и делаете то, что только смутно бродило в просыпающейся совести всех кающихся и полуслепых. Вы подытожили и оформили, и — «вмести же, думай, вбирай, заряжайся, русский Иванушка!» — вот что Вы сотворили. Тут — что ни глава — тема для речей, проповедей, максим, для поднятия закисающего русского теста. Тут заряды для будущих мирных взрывов, программа для вождей и водимых. Да Вы одним этим оправданы в своих муках и тоске, и блужданиях европейски-мировых. Это книга великого покаяния нам и очищения. Эту книгу надо бы перевести для всех западных гордецов и «автократов», это блестящая «Мейн Ка<м>пф», [342] но сколь же светлая, человечная и гуманная — русским гуманизмом — исповедь-откровение! Я ее перечитываю, главку за главкой. Ее надо знать, как молитву. Я буду всем совать ее в руки и в душу: читай, вникай, — в каждой строке — огромное. Да выше я и не знаю в родной социологии, политике, философии, богословии. Ее надо ввести в программы средней и высшей школы нашей, будущей! Какой пресветлый национальный водитель!Ваше поручение давно выполнено, сообщены выдержки В<ашего> письма Бернацкому и Маклакову и... Деникину. Д<еникин> — сказал: «да... ужасно». Макл<аков> вывел «обратную медаль большевизма». Берн<ацкий> — да, принял в сознание, «многое освещает»… Очень хорошо. Я благословил Ваше освобождение. Я бы не мог там
дышать. Я не выношу «казармы». И все это — вина демократий, которые все это допустили, ибо развели миазмы за эти 20 лет, терпя и лаская «нужник и бойни». А теперь кричат! Прав Пушкин: «живя в нужнике, обыкнешь г-ну». [343] Ну, и нечего нос воротить: сами развели это г-но. Лицемеры. Теперь поздно: многое обречено. Перестраивается мораль, все стерпится, другими стали. И как горько, что нет света, который, плохо ли хорошо ли, — а хранила русская интеллигенция, ретивая не по разуму. Нет и русской инт<еллиген>ции: смешана с г-м.Как Ваше здоровье? У Вас расшатана нервная основа. М<ожет> б<ыть>, воздух Шв<ейцарии>, страны свободной, укрепит Вас. Какие В<аши> планы? где оснуетесь? Напишите.
Жду книги о писателях. Есть ли у Вас место, где работать? упования? А не думаете, что скоро «все переменится»? Я что-то в эсхатологич<еском> — лично — состоянии. И едва заставляю себя — хотеть быть и писать. Устал. И почти одинок. Все мы линяем, облезаем, никнем, отмираем. Нов<ого> поколения не знаю. Да вся сила — там
будет обозначаться, кажется. Иисуса Навина [344] не дождемся. Моисеи давно накрыли голову плащом умирания. Вы еще стоите на высоте со скрижалями, а народ — жестоковыйный и — как бы просуществовать. Скоро Рождество. Д<олжно> б<ыть> в Цюрихе будете слушать светлые песнопения. Желаю Вам, милый друг, и Вам, дорогая Наталия Николаевна, светлый Ангел-Хранитель нашего Моисея, сил и крепкой веры и надежды, и — да красуется рождественский пирог, под елочкой, на праздничном столе Вашем! Будь деньги, покатил бы на Рожд<ество> в Цюрих, побыл бы под обаянием, укрепляющем Вашими чувствами и словами ласки измызганное сердце. Если что-ниб<удь> нужно выслать Вам — напишите.Целую.
Ваш Ив. Шмелев.
А когда примусь за прерв<анные> «Пути» — не ведаю. Кв<артира> у меня — студия приятная. Но как я ее продержу — не ведаю, 7500.
<Приписка:> Нат<алию> Ник<олаевну> не терзайте, и
1) Bromogenol Pepin (en gauffel)
2) Veriane и Veriane Buriat.,
1939
328
И. А. Ильин — И. С. Шмелеву <10.I.1939>
1939 I 10
Милый и дорогой друг Иван Сергеевич!
Не браните, вот уже пишу. И за Ваше письмо Вам спасибо!
А про нас вот что.