Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

1) После моего авиона известий от Вас не было. Зал на 29 снят, билеты печатаются. Распоряжения даны по всей линии. Очень надеюсь, что все пройдет хорошо.

2) Пожалуйста известите меня лаконично, что у Вас все идет гладко и что билеты взяты Вами на такое-то число. С тревогой жду этого известия. Само собой разумеется, что мы встретим Вас на перроне вокзала.

3) Если есть какая-нибудь возможность, то умолятельски умоляю Вас — загребите в Возрождении сию гонорарную сумму и привезите ее сюда, отметив на границе, как я Вам писал. Само собой разумеется, что я немедленно обращу ее здесь в немецкие марки. На мне долг, который очень тяготит меня, ибо кредитор — хам.

Жду, жду, жду вестей. В июле напишу в Возр<ождение> о Няне. [223]

Обнимаю.

20/VI/1936

Ваш ИАИ.

<Приписка:> Одновременно написал о том же Семенову, прося его содействия.

<Приложение:> В контору газеты Возрождение

Милостивые Государи!

Письмом от 4 мая Вы известили меня, что мне причитается гонорар в сумме 285.25 франков и что эта сумма одновременно переводится мне почтой. С тех <пор> прошло семь недель, и я не получил ничего. Ваш представитель здесь проф. А. А. Боголепов уже доводил об этом до Вашего сведения по моей просьбе.

Ныне покорнейше прошу Вас выплатить эту сумму Вашему сотруднику Ивану Сергеевичу Шмелеву, который передаст Вам настоящее мое письмо. Это письмо в его руках прошу рассматривать как доверенность от меня на получение этих денег. Подпись его в расписке о получении мною признается и подтверждается заранее.

С совершенным уважением

1936. VI. 20.

Профессор Иван Александрович Ильин

Берлин. Berlin Sodener Str. 36. III

276

И. С. Шмелев — И. А. Ильину <21.VI.1936>

21. VI. 36

Булонь на С<ене>

Родной, милый Иван Александрович,

Оба Ваши «по воздуху» получил, первое — как по сухопутью, на 3-й д<ень>. Все сделаю, постараюсь, если не удастся спешно, все равно я привезу! — а после получу. Благодарю Вас за все, что сделали и делаете для меня, у меня нет слов, а внутри. Сегодня О<льге> А<лександровне> хуже, вернулась с улицы, не могла дойти до рынка, — бо-ли, боли в груди. Два доктора противоречат, сегодня буд<ет> 3-й. Но это все кустари, надо ее показать знатоку. Вот, напрягши все силы, довезу ее до Берлина. Поездка моя, при этих невзгодах, ломается. Мне теперь не до Латвии, не до монастырей... — ведь у меня все в О<льге> А<лександровне>. Она меня всю жизнь нянчила, я посл<еднее> время бился, не хотел позволять ей работать, но... что поделаешь, когда это еще больше ее волнует! Не знаю, что будет. Вчера не было болей, мы ожили чуть, а сегодня... И я мечтал, что она в Латвии может три мес<яца> отдохнуть, ни-чего не делать... — дышать. А теперь и дышать больно, над сердцем точка, и от нее в руку, левую, в спину, — она говор<ит> — д<олжно> б<ыть> ревмат<изм>. Все так говорят, больные грудн<ой> ангиной. Давление крови — около 16. Есть же средства лечения?! Чего бы ни стоило, я добьюсь диагноза у специалистов и возможного лечения. Здесь не медики, а черт их... Правда, франц<узским> спец<иалистам> не показывалась она, сопротивлялась. Че-го мне стоило упросить ее поехать к Аитову, который... соверш<енно> ошибся, заявив, что сердце и все здорово, и дал лекарство, которое сейчас же другой докт<ор> — с ужасом отменил. Нашел, что арт<ерио>-склер<оз>, прописал иод... и только! Собак нынче лечат внимательней. У меня голова отваливается, много надо еще сделать. Виза из Латв<ии> пришла по телеграфу. В герм<анском> конс<ульстве> сказали — не задержим, завтра еду. Приедем, — во всяк<ом> случае, я должен хоть один приехать, хоть на два дня, чтобы не сорвать вечера, Бог с ним. Так все сложилось, как испытание. 14 л<ет> не выдвигались. Выдвинуться задумали — на, тебе! Вернулась Оля с воздуха, пока я бегал на рынок и к доктору, она уже отдышалась, о-пять — у печки, боли, говорит, кончились, только слабость. Уложить себя не дозволяет, а доказывает что — расстроится. А надо еще ехать — пальто ей купить, не в чем в люди показаться... все-таки — парижа-не, ч<е>рт возьми! И теперь для нас, с неврастенией нашей лихой, всякое дело — страх и гора великая. А я-то думал хоть отдых короткий заработать на двоих, и люди так нежно отозвались. И Вы, и милый Климов, и Земмеринг, [224] и Рихард Берзинь... [225] многие.