Переплёт

Он кивнул с притворным послушанием и затворил дверь кухни. Я нырнул в кладовую, чтобы взять новый кусок мыла, а он тем временем успел снять рубашку. За эти месяцы Дарне немного поправился, но я бы по-прежнему не назвал его хорошо сложенным; и все же за долгие часы прогулок с Кляксой он нарастил мышцы на груди и ребрах, да и живот уже не был впалым, а стал просто плоским.

— Спасибо, — Дарне взял мыло.

Я отвернулся. Несмотря на все наши шуточки, мне было неловко смотреть, как он плещется в тазу, будто крестьянин, смывающий грязь после рабочего дня. Особенно учитывая, что я был одет; не знаю почему, меня это смущало.

В дверь постучали. Я приоткрыл ее и выдернул рубашку из рук Альты.

— Я взяла ту, где не было заплаток… — успела сказать сестрица, прежде чем дверь перед ее носом захлопнулась.

— Спасибо, — снова проговорил Дарне, натягивая рубашку через голову. Она хорошо на нем сидела, хотя плечи у меня были шире, чем у него. — Погоди-ка… это не та самая рубашка, из-за которой в прошлый раз ты так рассердился?

— Нет, — ответил я и, не подумав, добавил: — Замолкни, Дарне.

Он звонко и торжествующе рассмеялся, поправляя манжеты. Меня уже не волновало, что рубашка протерлась на локтях; он, кажется, не замечал, что моя одежда старая и грязная.

— Уже можно зайти? — позвала из-за двери Альта. — Вы чем там занимаетесь?

— Секунду, — ответил я и услышал, как она вздыхает и царапает дверь ноготком.

Дарне застегнул рубашку, скомкал свою и положил на кухонный стол. Я не зажег лампу, и в полумраке кухни сверток белого полотна напоминал розу. Он стоял неподвижно и смотрел на меня. Потом очень тихо спросил:

— В чем дело?

— Прости, — выпалил я так быстро, что слоги набегали друг на друга. — Я вел себя как дурак. Прости.

— Ничего страшного.

— Да нет же… все это время…

— Забудь, Фармер.

— Останься на ужин. Наверное, будет просто пирог, но я знаю, мама возражать не станет…

— С радостью. Спасибо.

— И на этот раз я не просто из вежливости прошу…

Мы смотрели друг на друга в упор. Было слишком темно, и я не мог толком разглядеть выражение его лица: оно белело в темноте светлым пятном. Кухня за его спиной внезапно показалась чужой, незнакомой — большая темная плита, ряды блестящих медных кастрюль, каменные полы и выцветшие картины на стенах. В кладовке тускло блестели банки на полках.

— Я только… Мне наверх сходить… мигом…. — Я развернулся и вышел в коридор. — Дарне остается на ужин, — бросил на ходу Альте.

— Что? Ты пригласил его остаться? Но почему? — Она схватила меня за локоть, и я чуть не споткнулся.

— А что такого?

Альта, прищурившись, взглянула на меня. В коридор проник синий полумрак весенних сумерек, и ее пестрое розовое платье окрасилось лиловым. За спиной сестрицы по стене крались тени. Окно было открыто; над полями гулял западный ветер, разгоняя кислые запахи двора; он принес с собой сладость свежей травы — аромат если не теплых деньков, то их скорого приближения. Я вдруг отчетливо почувствовал весну, и волоски на руках встали дыбом. Сбросив руку Альты, я рассмеялся.

— Что происходит, Эмметт? С чего это вы с ним вдруг подружились?

В ее голосе слышались облегчение, недоверчивость и что-то еще — то, о чем ей неловко было говорить вслух. Я ухватился за перила и взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Альта окликнула меня по имени, и в ее голосе звучала мольба, но я уже поднялся наверх и не стал оборачиваться.

Пожалуй, с того самого дня мы и подружились. Рядом с Дарне я все время чувствовал опасность: его присутствие ощущалось как подводное течение, низовка, грозящая утянуть на дно; однако я все же мог сопротивляться предательской тяге, и через некоторое время научился притворяться, что этой тяги не существует. Я убеждал себя, что мне все это почудилось: чувство близкой опасности и искра между нами, заставившая мои волосы встать дыбом в тот день, когда Дарне впервые появился в нашей жизни; что моя неприязнь к нему была необъяснимой, иррациональной, а теперь, узнав его лучше, я могу больше не бояться.