Переполох

— Обязаны вѣрить оффиціальному документу. Въ паспортѣ сказано, что пятьдесятъ семь — пусть и будетъ пятьдесятъ семь, — строго сказалъ Финогенычъ и написалъ. — Въ которомъ году родились? — задалъ онъ новый вопросъ старухѣ.

— А этого ужъ и совсѣмъ не знаю.

— Вычтемъ пятьдесятъ семь изъ тысяча девятисотаго года. Будетъ тысяча восемьсотъ сорокъ три. Записано. Гдѣ родились?

— О, Господи! И все-то имъ нужно знать!

— Говорите, говорите.

— Да я въ Тульской губерніи, Бѣлевскаго уѣзда, въ деревнѣ…

— Довольно. Записано. Съ какого года поселились въ Петербургѣ?

— А вотъ какъ покойный папенька съ крымской кампаніи вернулся. Дали ему тогда чистую отставку…

— Крымская кампанія. Ну, напишемъ, что съ 1856 года. Какъ приходитесь хозяину квартиры?

— Это Безнокоеву-то, что-ли? Да я никакъ не прихожусь.

Финогенычъ спохватился.

— Впрочемъ, хозяинъ-то квартиры вы сами и есть. Пишемъ: «сама по себѣ. Хозяйка». А теперь важный вопросъ: дѣвица, замужемъ вдова или разведенная? Только не врать!

— Вдова, вдова.

— Да вдова-ли? Настоящая-ли вдова?

— Настоящая, настоящая. Могу паспортъ показать. Достать?

Хозяйка сдѣлала движеніе.

— Вѣримъ, — перебилъ ее Финогенычъ. — Вѣроисповѣданія какого?

— Церковнаго. Родители были по Косцовой вѣрѣ, но я…

— Довольно. Православнаго. Записано. Читаете и пишете?

— Читать-то малость могу, а ужъ писать-то…

— Записано. Слѣпой на оба глаза или глухонѣмой? Отъ рожденія или нѣтъ? Впрочемъ, это къ вамъ не подходить. Чѣмъ существуете? Напишемъ: «живетъ отъ квартиры». Ну, все!

Финогенычъ заткнулъ перо за ухо и потянулся.

V

Финогенычъ сдѣлалъ перерывъ, выпилъ водки и съ наслажденіемъ съѣлъ три кильки вмѣстѣ съ головами.

— Каждый день готовъ я эту снѣдь ѣсть, и никакой мнѣ другой пищи не надо, — сказалъ онъ Пѣтунниковой, прикончивъ закусывать, и отеръ пальцы рукъ о голову.

Передъ нимъ ужъ стояла жилица Пѣтунниковой — «барышня въ бумажкахъ», какъ ее звали сосѣдки по комнатѣ. На этотъ разъ папильотокъ у ней не было и на лбу виднѣлись завитки волосъ. На ней были черная юбка, красный канаусовый корсажъ и металлическій поясъ. Она жевала заварныя баранки и говорила:

— Только пожалуйста поскорѣе меня переписывайте. Мнѣ въ Варьету ѣхать надо. И такъ ужъ изъ-за вашей переписи опоздала.

Финогенычъ посмотрѣлъ на ея наведенный румянецъ и крашеныя брови и сказалъ:

— Да вы дома ночевать сегодня не будете, такъ васъ и переписывать не надо.

— Дома, дома. Гдѣ-же мнѣ ночевать! Ужъ какъ-бы ни замоталась, а къ утру-то все приду. Да и не къ утру. Раньше.

— Ну, то-то. Ваше имя и фамилія? — спросилъ Финогенычъ.

— Да зовусь-то я Елена, а по паспорту Домна Кузичкина — отвѣчала «барышня въ бумажкахъ». — Вѣдь надо какъ по паспорту?

— Само собой. Домна Кузичкина… Записалъ.

Пѣтунникова всплеснула руками и воскликнула:

— Ну, вотъ поди-жъ ты! Съ лѣта дѣвка у меня живетъ, а я и не знала, что она Домна!

«Барышня въ бумажкахъ» улыбнулась.

— Оттого, что вы неграмотная, а паспортъ мой сколько разъ у васъ въ рукахъ былъ, — проговорила она.

— Зачѣмъ-же ты имя мѣняешь, дура!

— Ахъ, Боже мой! Да вѣдь я думаю, пріятнѣе Еленой быть, чѣмъ Домной. Ну, что такое: Домна!

— Ну, довольно, довольно, — остановилъ ихъ Финогенычъ и, выводя на бумагѣ, прибавилъ: «полъ женскій».

— До неужто-же можно сомнѣваться! — воскликнула «барышня въ бумажкахъ».

— Такъ отъ начальства приказано писать. Сколько лѣтъ отъ роду?

— Мнѣ-то? А вамъ сколько надо? Ну, двадцать два.

— Охъ, не можетъ быть! Сколько въ паспортѣ сказнло?

— Да тамъ наврано. Ну, пишите двадцать восемь.

— Вѣдь сейчасъ провѣрка будетъ. Въ какомъ году родилась?

— А я почемъ знаю.

— Да въ паспортѣ-то сколько лѣтъ?

— Въ паспортѣ тридцать два.

— Ну, стало быть въ 1868 году родилась.

— Пишите, мнѣ все равно, наплевать.

— Гдѣ родилась?

— Почемъ-же мнѣ знать! Я изъ питомокъ.

— А, вотъ что. Ну, такъ и запишемъ: изъ питомокъ воспитательнаго дома. Съ какого года поселилась въ Петербургѣ?

— А съ такого, съ какого привезли изъ деревни.

— Напишемъ такъ: Не помнитъ.

— Какъ хотите, такъ и пишите. Нешто это для меня! Что мнѣ такое? Если я что, то все это для Марѳы Алексѣвны.

Финогеновъ писалъ и читалъ:

— Квартирной хозяйкѣ приходится жилицей. Семейное состояніе: дѣвица, наверное ужъ дѣвица? — спросилъ онъ.

— По паспорту, такъ дѣвица. Дѣвица, кронштадтская мѣщанка.

— Записалъ. Православная. Родной языкъ — русскій.

— Я и по-чухонски говорю, потому въ чухонщинѣ воспитывалась.

— Писать и читать умѣешь?

— Умѣю. Но пишу такъ, что никто не разберетъ — вотъ наше писаніе.

— Записано. Еще одинъ вопросъ. Перечислите ваши занятія или другія средства къ жизни?

— Это я-то? Портниха, портниха!

— Ну, какая ты портниха! — вставила свое слово Пѣтунникова.

— А вамъ какое дѣлѣ? — огрызнулась «барышня въ бумажкахъ». — Портниха. У портнихи училась. Я вотъ эту красную рубашку сама себѣ сшила.

— Ну, все. Извольте идти на всѣ четыре стороны, — сказалъ Финогенычъ.

— А вы извольте гривенникъ за перепись получить.

Барышня положила на стонъ, деньги.

— Да не надо ему, не надо. Я ужъ съ нимъ огуломъ за рубль согласилась, — заговорила Пѣтунникова.