Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию

Особенно важно то, что позволяет акторам интерпретировать ситуацию, в которой они локализованы. Неважно, сколько рамок прошло через локализаторы, чтобы придать форму ситуации, неважно, сколько документов перетекает из этой ситуации в олигоптикум и обратно,—все же между родовыми акторами, предопределяемыми этими движениями, и действием, совершаемым полностью включенными

индивидуализированными участниками, остается огромная дистанция. У всех есть общий опыт поиска смысла даже в самом тщательно написанном руководстве для пользователя. Не имеет значения, на сколько родовых персон рассчитана схема сборки, но вы определенно начнете ворчать, проведя несколько часов над своей новенькой цифровой камерой, и почувствуете, что вы к этим персонам не относитесь. Оценивая расстояние между инструкциями, адресованными никому конкретно, и вами, вы болезненно осознаете то, что Дон Норман назвал «зазором исполнения»[290]

. Было бы глупо игнорировать то, что создает впечатление такой конкретности и включенности в масштаб «реальной жизни» взаимодействий лицом-к-лицу, вызывая ощущение, что действие выполняют именно индивиды.

Это ощущение, конечно, сразу же исчезает, когда социологи социального заменяют эту здоровую интуицию скрытым действием какой-то невидимой структуры,—и уже никто конкретный не совершает никакого действия! Оно теряется и тогда, когда интеракционисты восстанавливают целеполагающего и персонализированного актора, но не устраняют при этом рамки, «в которой», как предполагается, члены общества разворачивают свои умственные способности. Человеческий агент придает смысл миру объектов, которые сами

лишены всякого смысла. Тут мы снова оказываемся в отправной точке, вынужденные выбирать между значением без объекта и объективностью без значения. Но способность понимать суть будет также быстро потеряна и в случае, если акторы будут просто локализованы действием других мест благодаря посредничеству каких-то материальных или интеллектуальных техник, но сами не будут в состоянии интерпретировать и понимать предложения, сделанные ситуацией[291]. Поэтому мы должны стать чувствительными к менее заметным следам и оставляющим их сущностям, чем те, с которыми до сих пор имели дело.

Вернемся к бесхитростному примеру с лекционной аудиторией, приведенному выше. Как бы хорошо она ни была спроектирована, для того чтобы преподаватели и профессора знали, что в ней делать, им необходимо проделать огромную работу. Без принесенного с собой оснащения человеческие акторы, даже в обрамлении самой удачной конструкции, были бы неспособны понять, что именно им дано; они не были бы связаны со значением места, как кошка, бегающая по Акрополю.

Надо добавить что-то еще. Но что и как? Мы уже знаем, чего не хотим делать, раз все время настойчиво «выравниваем» ландшафт. Мы не хотим прыгать, обращаясь к другому «уровню» или другому «типу» ресурса. И все же это была бы самая безопасная, самая легкая и самая разумная стратегия. Однако, как уже понял с огорчением читатель, разумность—не то, за что я борюсь! Я провожу здесь мысленный эксперимент, который окупится, только если провести его до конца: как долго можно сохранять эту позицию — никогда не пользоваться репертуаром «локальное-глобальное» или «актор-система»? Можно ли сопротивляться искушению? Еще раз: я не пытаюсь описывать этот ландшафт в сущностном или позитивном ключе, а просто ищу способ сопротивляться искушению сделать в его описании разрыв.

Чтобы восполнить «зазор исполнения», обычно принимают решение передвинуть рычаги и резко вбросить «субъективность», «интенциональность» и «внутренний мир» или, по крайней мере, начинают апеллировать к какому-то «интеллектуальному оснащению». Если социального, структурированного «снаружи», недостаточно для выполнения действия, то недостающие ресурсы должны прийти «изнутри» или от локально собранной группы человеческих акторов. И тут позитивизм уступает дорогу герменевтике, социологи передают жезл психологам и специалистам по когнитивистике, а социологи-структуралисты переходят к интерпретативной социологии. Но если позволить себе такой методологический прыжок, непрерывная тропа, проложить которую я пытался с самого начала, внезапно прервется; плоская карта опять будет изрезана, снова будет реактивирована сцена индивидуального субъективного актора, «дрейфующего» «внутри» большей системы; две мифические страны — глобальное и локальное — заново возникнут на карте; опять появится замок Мерлина. Поэтому, сохраняя нашу близорукую приверженность ACT, мы должны нащупать в темноте еще один зажим.