Пересменок. Повесть о советскком детстве

Но дядя Юра мне объяснил: самая первая ветка метро в Москве, построенная еще до войны, соединила Сокольники и Парк культуры, где я катался на американских горках. Редкое удовольствие: ветер бьет в лицо, захватывает дух, а сердце проваливается в живот и даже ниже. Женщины визжат, дети плачут в голос, но я, стиснув зубы, не проронил ни звука, даже когда с жуткой высоты мы сорвались вниз и все подумали: это крушение.

Однажды на уроке истории Марина Владимировна дала классное задание: приведите конкретные примеры заботы государства о советских людях. Я тут же поднял руку и сказал, что наше государство, строя метро, первым делом заботливо соединило две зоны отдыха, чтобы советский человек, которому надоело гулять по Сокольникам, мог за полчаса без пересадок добраться до Парка культуры и отдыха имени Горького, где аттракционов гораздо больше, есть даже павильон братского чешского пива, единственный, как считает Башашкин, в стране. Учительница посмотрела на меня с изумлением, дернула щекой, потребовала дневник и поставила там жирную пятерку:

— Молодец, Полуяков, оригинально мыслишь!

А пластинку Утёсова на майские, после смерти деда Жоржика, разбил вредитель Сашка, пытаясь самостоятельно завести радиолу. Бабушка Маня, которая вообще никогда ни на кого не повышает голос, только махнула рукой, сказала «эх вы!» и ушла плакать к соседям.

...Телега, груженная большими алюминиевыми бидонами, отличалась от тех сельских повозок, которые я видел на Волге, куда раньше мы ездили в июле или августе в деревню Селищи, на родину Жоржика. Там телеги плоские, тряские, с деревянными колесами, подбитыми железом. А в Моск­ве повозки совсем другие: с высокими, как у грузовика, бортами и на мягком ходу — с дутыми автомобильными шинами. Да и лошади у нас в столице покрупнее и помощнее деревенских. Бабушка Аня называет их битюгами и говорит, что дед мой покойный Тимофей одно время работал ломовым извозчиком на строительстве метро. Его коня звали Поддубным, и овса он съедал столько, что можно полк прокормить.

Грустно кивая, битюг тащил тяжелую поклажу, неторопливо переставляя ноги, лохматые внизу, возле копыт, и оттого напоминавшие брюки-клеш. Извозчик в брезентовой плащ-палатке с капюшоном, казалось, дремал, не выпуская из рук вожжи. Но это обманчивое впечатление. Когда неугомонный Ренат захотел незаметно прокатиться, запрыгнув на такую же телегу сзади и спрятавшись за ящиками, кучер неожиданно проснулся и ловко огрел его длинным кнутом, оставившим на спине кровавый рубец. Ренат потом, задрав рубаху, нам его гордо показывал: жуткое зрелище! Дядя Амир, узнав о происшествии, обещал зарезать ломовика как собаку, но в результате выпорол сына, чтобы не лазал туда, куда не положено.

Следуя за повозкой, я добрел до Бакунинской улицы, названной так в честь революционера, боровшегося с самодержавием, о чем написано на табличке, прикрепленной к угловому дому — торговому техникуму. Там учат, как говорит Тимофеич, обвешивать и обсчитывать население, а Лида злится, не соглашаясь с таким мрачным взглядом на нашу советскую действительность.

Однажды, еще в четвертом классе, я написал в сочинении на тему «Моя будущая профессия», что хочу стать революционером, как Бакунин, чтобы сражаться за свободу народа. Ольга Владимировна, наша первая учительница, преподававшая нам до пятого класса все предметы, задержала меня после уроков и как-то неловко, отводя глаза, стала растолковывать: поскольку царь давно свергнут, а народ освобожден, нужда в революционерах на просторах СССР отпала сама собой. Такая профессия в народном хозяйстве теперь ни к чему, поэтому разумнее избрать себе другую специальность — например, космонавта, врача, военного, агронома, инженера или учителя...

— Тогда я буду писателем!

— Почему? — опешила Ольга Владимировна.

— Но ведь кто-то же должен сочинить продолжение «Чиполлино»!

— Разумеется! — радостно закивала она.

...Я остановился у светофора. На противоположной стороне, возле булочной, из-за куска хлеба ссорились местные собаки, из дверей гастронома высовывалась очередь — значит, там что-то дают. Со стендов «Союзпечати» смотрел покойный маршал Рокоссовский, во всех газетах одинаковый, даже в «Советском спорте». Если теперь пойти направо по Бакунинской улице, то через двадцать минут дойдешь до библиотеки имени Пушкина, а если налево, то за десять минут можно добраться до библиотеки имени Усиевича. И там, и там я часто бываю, чтобы поменять прочитанные книги на новые.

«И куда в тебя только влезает!» — удивляются библиотекарши.