Пересменок. Повесть о советскком детстве

Пожалев буфетчицу, стали собирать деньги, чтобы покрыть недостачу, а то ведь посадят, как нечего делать. Отец разрешил матери сдать в общий котел три рубля, но она по секрету добавила еще два из кассы взаимопомощи. Когда, собирая «выкуп», обходили комнаты общежития, даже дядя Гриша внес измызганный до неузнаваемости рубль, а вот Комковы, как обычно, пожадились, сказали: «Если проворовалась — пусть посидит!»

...Шумные незнакомцы у окна вдруг притихли, потом встали и, не чокаясь, помянули маршала Рокоссовского.

Обедая, я поглядывал за окно: дождь поредел и заблестел, переливаясь в лучах солнца, пробившегося сквозь тучи. Потом меня заинтересовал грунт в кадке с фикусом: земля была покрыта слоем спитого высохшего чая, он считается хорошим удобрением, бабушка Маня тоже сыплет его в горшки с геранью. Но занимало меня другое — мелкие черные муравьи, копошившиеся в чаинках. Я подумал: если вывести крупных боевых муравьев, то они смогут запросто одолеть всем осточертевших тараканов. Но как потом быть с победителями? Выписывать из-за границы за валюту муравьедов? Накладно, да и климат у нас не тот. Тараканы-то по крайней мере не кусаются. Размышляя, я наливал себе помаленьку в граненый стакан шипучий лимонад, отхлебывая и морщась, как Тимофеич, если пиво в бутылке кислое, бадаевское. На самом же деле ситро (так называет лимонад бабушка Аня) сладкое. Съев салат, я приступил к гороховому супу, предварительно намазав черный хлеб горчицей — так вкусней.

Тем временем в столовую ввалилась, обсуждая ливень и отряхиваясь, толпа людей в белых и синих халатах.

— Теперь грибы точно пойдут!

— И огород неделю можно не поливать!

— Из пожарных бочек через край вода хлещет!

— На Солянке, говорят, потоп!

Ко мне подсел дядя Витя Петрыкин:

— Как супец? Есть можно?

— Можно. С мясом.

— Это потому что Гулумян заболел. — Мишкин отец был грустен и то­же пил лимонад с тоской.

Мимо прошел дядя Коля в своем обычном синем халате, из нагрудного кармана торчал остро отточенный карандаш. Сосед на ходу погладил меня по голове и пошутил:

Лишь тот, кто тщательно жует,

До коммунизма доживет!

— Это точно! — вздохнул Петрыкин, стараясь не глядеть на грузчиков, баловавшихся за ближним столом пивом.

Я, как учили, пожелал ему приятного аппетита и оттащил грязную посуду на мойку. Из оцинкованных корыт, набитых использованными тарелками, шибало в нос соапстоком. Неся Любе тару, я заметил у батареи две пустые бутылки — поллитровку и чекушку, оставшиеся явно от шумных краснолицых болельщиков. Видно, они поостереглись отдать их Ванде Тарасовне, так как между окнами висел еще один строгий плакат:

Приносить и распивать

алкогольные напитки строго запрещается!

Рядом был нарисован небритый субъект с подбитым глазом, из-за пазухи у него торчала бутылка с этикеткой «Московская особая», и к нарушителю уже спешили бдительные милиционер и дружинник.

Грустная Люба с удивлением посмотрела на посуду из-под водки. Но я тихо сказал:

— Это в общий котел!

Хотел добавить оставшиеся у меня две копейки, но постеснялся.

— Спасибо, Юрочка! — тяжело вздохнула она.

Выйдя на улицу, я замер на крыльце: небо светилось свежей, умытой синевой, над влажными крышами изогнулась ослепительно-разноцветная радуга. В воздухе пахло мокрой крапивой и ноготками — их много на клумбе перед заводоуправлением. Ручьи, конечно уже не такие бурные, все еще бежали вниз к Бакунинской...

Дядя Гриша, как часовой, стоял в воротах. Увидав меня, он затрясся и зажужжал:

— М-ма-ат-ть т-теб-б-бя и-ищ-щ-щ-щ-щет...

14. Воспитание честности

Когда я вошел в нашу комнату, Лида сидела у моего письменного стола и куксилась. На ней было новое летнее платье, все в мелких цветочках, вокруг шеи янтарные бусы, а в ушах серебряные сережки с рыжими камушками, но на ее красивом лице застыло выражение плаксивого отчаяния.

— Ты куда пропал? Я уже невесть что передумала!

— Никуда я не пропадал! Гулял, дышал воздухом, потом обедал в столовой...

— Обедал? Ах, ну да... Под ливень не попал? Вон как полыхало!

— Молнии в городе не опасны. Я успел добежать до столовой.

— Слава богу! Не хватает еще простудиться перед югом!

— Даже ноги не промочил.

— Как там Люба?

— Грустная... Может, ее на поруки взять?

— Не знаю. Надо в райкоме посоветоваться... А это что еще такое? — Она двумя пальцами в недоумении приподняла за уголок мое письмо в редакцию. — Начало неплохое. Но о чем ты писать им собирался, Профессор?

— Я?

— Ты! Только не ври!

— Понимаешь... — Мой нечестный взгляд упал на аквариум. — О консервах...

Ежу понятно, про тараканью угрозу пока рассказывать никому не стоит: засмеют и застыдят, так было со всеми великими открытиями, опередившими свое время.

— О каких еще консервах?

— Для рыбок.

— Что за чепуха!

— И совсем даже не чепуха! Рыбкам сухой корм надоедает. Вот ты смогла бы питаться только сухарями?

— Нет, конечно.

— И рыбки тоже. А живой корм, вроде трубочника, долго не хранится, портится. Сама знаешь. Да еще некоторые боятся этих безобидных червячков.

— Бр-р! — подтвердила Лида.