Пересменок. Повесть о советскком детстве

Дядя Гриша, увидев нас у ворот, отдал честь трясущейся рукой:

— Н-н-на-а-аш-ш-шли-и с-с-с-сын-н-нка?

— Нашла, Григорий Филимонович, нашла, слава богу.

— А разве членам партии можно говорить «слава богу» и «черт-черт!»? — спросил я, когда мы немного отошли.

— Нежелательно.

— Ну ты же говоришь.

— Я в другом смысле.

— А как ты думаешь, дядю Гришу еще можно вылечить?

— Вряд ли... Он ведь так с самой войны трясется.

— Вдруг уже изобрели лекарство, а он не знает?

— Не думаю. Если бы изобрели, то обязательно написали бы в «Здоровье».

— Может, уже и написали. Просто ты невнимательно читаешь.

— Куда уж мне! — усмехнулась Лида, намекая на случай двухлетней давности, когда я, начитавшись без спросу «Здоровья», отправился на Большую кухню и стал выяснять у соседок, что такое «криминальный аборт»? А они молчали и как-то странно переглядывались...

Кусты акации вокруг сквера еще не высохли после дождя и на солнце искрились, как висюльки на люстре. Ручьи вдоль тротуара совсем обмелели. Но в выбоинах асфальта стояли лужи, подернутые радужной бензиновой пленкой. Когда мы проходили мимо школьного двора, я увидел Расходенкова, он одиноко висел на турнике и раскачивался, точно обезьяна в зоопарке.

«Где ж ты был час назад, павиан бесхвостый?!» — горестно подумал я.

Ирина Анатольевна в таких случаях обычно говорит: «Что такое не везет и как с этим бороться?» Я помахал Витьке рукой, но он даже не заметил.

Мы дошли до Бакунинской улицы и свернули к остановке, что напротив торгового техникума. Табличку с номерами маршрутов, прикрепленную высоко на столбе, заметишь не сразу, но местоположение остановки всегда можно определить по лузге от семечек. А еще там установлены газетные стенды, возле которых обычно стоят любители бесплатного чтения — две копейки им, видите ли, жалко на расширение кругозора потратить!

— В Кремлевской стене похоронят! — доверительно сообщила Лида, кивнув на одинаковые портреты умершего маршала. — Рядом с Мавзолеем.

— Здорово! — одобрил я. — А награды после смерти государству сдают?

— Нет, по-моему, семье оставляют...

— И орден Победы с бриллиантами?

— С бриллиантами, наверное, все-таки сдают в Гохран... — заколебалась маман.

От Балакиревского переулка до «Детского мира» шли 25-й троллейбус и 3-й автобус, который подоспел первым. Пассажиров было мало: все пока еще на работе.

— Следующая остановка «Спартаковская площадь. Гавриков переулок. Магазин “Автомобили”», — послышался из репродуктора хриплый голос водителя. — Не забывайте своевременно оплачивать проезд!

Я сел на свое любимое место — впереди, слева, прямо за спиной шофера: оно редко пустует. Стекло, отделяющее кабину от салона, на всякий случай забрано никелированными трубочками, которые вставлены в пазы и легко вращаются. Так вот, будучи простодушным детсадовцем, я крутил ручонками эти трубочки, воображая, что по-настоящему рулю троллейбусом или автобусом, а шоферу остается лишь открывать-закрывать складывающиеся двери да еще продавать на остановках проездные талоны — по десять штук в книжечке.

Лида достала из кошелька, бросила в прозрачную кассу гривенник, оторвала билеты и устроилась рядом со мной. Когда мне было шесть с половиной лет и я мог еще ездить бесплатно, к ней привязались контролеры, которые входят в транспорт незаметно, с двух дверей. Одетые неброско, даже чуть неряшливо — для маскировки, они поначалу ведут себя как обычные пассажиры, наблюдая и выжидая, потому что «зайцем» по закону человек становится лишь в том случае, если не взял билет до следующей остановки. Но как только закрываются двери, они достают специальные жетоны и злорадно всем предлагают предъявить проездные документы. Отговорки, мол, не успел или потерял контролеры не принимают и начинают штрафовать, требуя целый рубль! Лида в тот раз спокойно показала им оторванный билетик.

— А на мальчика?

— Мальчику шесть с половиной.

— Не похоже.

— Вы не верите?

— Не верим!

— Дай им честное партийное! — шепнул я, твердо зная: коммунисты не имеют права врать, лишь в самых крайних случаях — например, если нужно убедить Тимофеича, будто пузырек пробных духов стоил всего сорок копеек, хотя на самом деле за него заплачено в три раза больше.

— Он и в школу-то еще не ходит.

— На нем не написано.

— А где написано?

— В свидетельстве о рождении.

— Нет у меня с собой свидетельства. Он у нас просто крупный ребенок.

— Это заметно. Придется вам, гражданочка, штраф платить!

Лида скуксилась, беспомощно оглянулась на пассажиров, наблюдавших с выжидательным интересом за конфликтом, сочувствуя, но не вмешиваясь. Да, плохо еще у нас с солидарностью трудящихся! И вдруг ветхий старичок в панаме спросил:

— А паспорт у вас, сударыня, с собой есть?

— Есть, — закивала она.

— Ну ведь там же вписан ваш ребенок и дата рождения указана!

— Вот кулёма-то! — самокритично воскликнула Лида и полезла в сумочку. — Как же я сама не догадалась!

— Не надо! — замахал руками строгий контролер. — Мы вам верим.

— Нет уж, теперь смотрите!