Перестраховка

Перспектива не из приятных. Шеф разборчив в клиентах, но уж если он взялся за дело, асфальт заставит пахать. Как он сам говорит — «Будь добер». Не за интересы клиента радеет — за репутацию ЧОА. Я приуныла. И было от чего. Мадам Самыкина пропала. Клиент недоволен. Сашка на своих соревнованиях упал на третьем круге и выбыл из когорты лидеров. И был еще МХ, который озадачил меня своим внезапным порывом с разрывом.

В воскресенье за обедом, не вынося более моей постной физиономии, сын заявил, что идет звонить Берте. Если трубку возьмет муж, он попросит пригласить ее. По крайней мере, мы узнаем, вернулась ли она домой.

— А Берту Станиславовну можно? — спросил Сашка и включил выносную связь.

— А ты кто? — спросил Олег Петрович.

— Конь в пальто, — буркнул Сашка мимо трубки. Для Олега Петровича предназначалась следующая фраза: — Я — больной. Психически. А Берта Станиславовна занимается со мной тренингом всяким, психоанализом.

— Не доживешь до понедельника? — довольно резко спросил Олег.

— Не-а, не доживу.

— Слушай, малый, кончай валять дурака. И вообще, у Берты Станиславовны выходной, она не обязана…

— А теперь вы меня слушайте. Я стою на подоконнике. Седьмой этаж. И если вы сейчас не передадите трубку Берте, то цифра семь не будет счастливой для меня, да и для вас тоже. Вас обвинят в оставлении в опасности беспомощного ребенка.

Было слышно, как трубку положили на твердую поверхность. Потом трубка отозвалась усталым «Да». При звуках голоса Берты душа моя успокоилась: жена клиента не пропала, вины на мне нет.

— Алло! Привет, это я.

— А, это ты, настоящий мужчина, — узнала Берта.

— Ну да, а кто же?

— Муж сказал, что какой-то сумасшедший.

— Извините, так получилось. Он не хотел передавать вам трубку. А я обещал вам позвонить в воскресенье. Помните?

— Да, конечно. А где ты научился так ловко шантажировать?

— Дело нехитрое. Когда я был маленьким, мало ел. Отец часто говорил: не доешь суп — велосипед полетит в окно. А я ему однажды ответил: выбросишь велосипед — сожгу квартиру. Быстро отстал со своим супом.

Мы с Бертой понимающе помолчали.

— Послушайте, а чего это мы с вами в такой день дома сидим? Пойдемте в лес. Или еще лучше — покатаемся на велосипедах. У меня в подвале как раз есть один запасной, — продолжал мой сынок.

Берта, по которой подиум плачет, на подростковом велике! Ей придется согнуться в три погибели, а коленки будут торчать, как створки турникета в метро. За такое зрелище и гонорара не жалко! Чтобы мой смех не достиг слуха Берты, пришлось закусить ухо мехового льва, сидящего на диване. Берта сказалась больной, извинилась и попрощалась.

— Ну ты артист! — выплевывая фрагменты львиной гривы, сказала я.

— Ничего смешного, — обиделся Сашка. Наверное, он думал, что я смеюсь над его донжуанским порывом. — Если бы она не заболела, то обязательно согласилась. Скажешь, нет?

— Кто спорит, конечно, согласилась. Но с велосипедом, по-моему, ты круто загнул.

Правильно говорят: хорошо смеется тот, кто смеется последним. Тогда я еще не знала, что мне самой скоро предстоит сесть за рогатый руль двухколесного транспорта.

На утро, в понедельник, я доложила Примаку все как есть. Тот выслушал меня, вдумчиво перебирая четки. Я ничего не скрывала от шефа: ни про МХ, ни про его отступничество, ни про свои недоговорки в отчетах, ни про нарекания клиента. Шеф намотал кипарисовые четки на ладонь и произнес:

— Значит, этот баклан горбатого лепит. Ну ничего… Это нам даже на руку. Если будет выступать насчет качества твоей работы, мы ему поставим в вину укрывательство второго агента. Это игра без правил.

— А что мне теперь делать?

— Выполнять работу безупречно. С этого дня докладывай ему по полной программе: что, где, когда и С КЕМ.

Последние слова шефа огненным тавро впечатались в мое сознание. Между тем шеф продолжал:

— До его прихода будь под рукой. Я вызову, когда понадобишься.

Шеф не склонен размазать меня по обоям. Что ж, это обнадеживает. Но неприятного разговора избежать не удастся. Я вернулась в свой кабинет, готовая посвятить себя неприятному ожиданию клиента. Мне было бы намного легче, если бы его разделил Иван. Но его где-то черти мотали. Неприкаянная, я слонялась от окна к окну. В голове — раздрай. Мне все меньше нравилась ситуация, которая складывалась вокруг Берты. Когда я устраивалась на эту работу, я понимала, чем будут пахнуть мои деньги. Мне не раз приходилось изобличать неверных мужей или жен. Но они изменяли, как бы это сказать, по собственной инициативе. Любовников им никто не подсовывал. А в данном случае у меня было чувство, как будто я участвую в чем-то неблагопристойном. Хоть бы это дело скорее закончилось!