У нее сразу возникла живая картина, как выглядел зал и все вокруг. Вдруг перед ее глазами живо предстала комната, как на картине Израэльса, так, собственно, должно было бы выглядеть все вокруг. Картины и голоса опирались, как она сказала, на действительные переживания, которые были у нее раньше, а не выдуманы. Были только два исключения: несколько раз она видела вдруг груды развороченной земли, потоки лавы и прорывающиеся языки пламени. Это было для нее мучительно и ужасно (в противоположность обычным внутренним картинам). Она быстро переключала внимание на что-либо другое, чтобы отделаться от таких картин. Подобного она никогда не видела в действительности. Во-вторых, «Я боюсь, Вы поднимете меня на смех. Я близка к Господу Богу. Но я вовсе не святоша». Уже много лет не ходит в церковь. Внутренним взором она часто видела дорогого Господа Бога — старика с серебряной бородой. Он разговаривал с ней через внутренний голос. Это делало ее очень счастливой. Это давало ей опору (было ли это больше, чем память, или чем-то, что происходило в ее душе?) — «Я не знаю».
Когда ее спрашивают о голосах, она отвечает: «Я слышу два рода голосов». Во-первых, те, о которых только что шла речь, и, во-вторых, действительно человеческие голоса, которые приходят извне. Голоса такие же, как ее голос, как голоса других людей, которые разговаривают с ней. Эти голоса она слышала последние две недели перед помещением ее в клинику. Это произошло так: с апреля 1910 г. она стала замечать, что соседи говорят о ней, наговаривают на нее и ругают. Это она слышала, когда была; на улице. Она тогда видела, хотя и нечетко из-за близорукости, людей, которые говорили эти слова. Позднее она слышала голоса с улицы и, наконец, голоса стали говорить с ней, когда она никого не видела. Весь день она слышала оклики. Все ее действия, но никогда мысли и чувства, сопровождались замечаниями. Это было, как будто люди могли видеть сквозь стены. Для этого они должны были бы проделать отверстия в стенах. Голоса раздавались, вне всякого сомнения, извне, только приглушенно, как через стену. Они были отчетливыми, она узнавала по ним людей. Она не понимала, как можно целый день заниматься только ею, что все объединились против одного человека, и именно против нее. Лучше бы они занялись чем-нибудь другим. Эти голоса ужасно мучали ее. Она хотела покончить с собой, так как не могла больше выносить этого.
Здесь нет навязчивых мыслей, надуманных мыслей и т. д. Нет страха, только вначале ощущение грусти, затем раздражение, наконец, гнев. Теперь она не знает, что должно произойти дальше, и ждет этого. В клинике она не слышала голосов, которые проходили бы сквозь стены, как дома. Она вовсе не хотела отрицать патологическую природу голосов. Она хотела узнать, прекратится это или нет, когда она вернется домой в Ф. Если голоса прекратятся, то это будет означать, что она выздоровела. В своих суждениях о реальности голосов она не всегда одинакова. Обобщу некоторые высказывания, относящиеся к различным дням: «Голоса в Ф. принадлежали скорее чему-то духовному, но не людям»; «Воздух в Ф. такой чистый, и слова так хорошо слышны, что я понимаю все слова, даже сказанные тихим голосом»; «Не думаю, что это плод моего воображения, я все слышала слишком отчетливо». Она хотела исследовать голоса, те, которые пришли сквозь стену и могли возникнуть вследствие чрезмерного раздражения, но не те, при которых она одновременно видела людей. В другой раз она полагает, что в действительности она видела людей, а голоса были обманом.
В этом случае суждения о реальности вынесены с колебаниями более резко. Женщина не производила впечатления, что она много размышляла над этим. Скорее, на переднем плане стоит ее недоверие и ревность. В остром состоянии — если так можно назвать последние полные волнений дни перед направлением в клинику — суждения о реальности целиком и полностью зависят от этих бредовых идей. Позже, кажется, суждение о реальности стало для нее безразличным. Она не испытывает ужаса, подобно другим больным, не задумывается о загадочности происходящего. Эту сдержанность и безразличие по отношению к голосам мы не понимаем. Имеются отклонения личности от нормы, которые мы можем рассматривать как следствие болезни. Таким образом, нам станет ясен этот, по сравнению с предыдущими случаями, совсем другой тип отношения к реальности ложных восприятий.