Переступить черту. Истории о моих пациентах

Юлиане Вильгельмине Кребс было 14 лет. Из 7 братьев и сестер одна сестра была хромой, один брат глухонемой и полностью парализованный. Перед ее рождением мать пережила сильный ужас при нападении собаки, так что должна была слечь. С ранних пор девочка была маленькой и слабой, золотушной конституции. Вытянутое, бледное лицо, вспученный низ живота, обложенный язык. До 8 лет Enuresis nosturna. С детства болезненная: частые головные боли, особенно после физических усилий. Она часто страдала увеличением шейных желез, резью и шумом в ушах, ушными выделениями. В школе частенько замечали в ней нервную раздражительность и прилив крови к голове. Головные боли часто препятствовали посещению школы. Ее физическое развитие во время совершения преступления находилось еще на детской ступени: отсутствие срамных и подмышечных волос, неразвитые грудные железы, отсутствие менструации.

Ее родители — хорошие, прилежные люди, которые были озабочены ее воспитанием. Из-за бедности ей недоставало лечения врача. Последние два лета перед поступлением на службу она пасла коров.

Она, любимица родителей, братьев и сестер, описывается как миролюбивая, кроткая и послушная, помогающая родителям, незлобивая. Школьные учителя и священники единогласно хвалят ее. Ее умственные способности нормальные. У нее есть необходимые школьные знания, но ее разум не особенно развит. В умственном отношении она большой ребенок.

За 4 дня до преступления она поступила на службу в качестве няни, в часе ходьбы от ее родной деревни, в унылом настроении, но все-таки с охотой. Она впервые покинула родительский дом, вскоре почувствовала себя у чужих людей иначе: с ней обращаются менее дружелюбно и более сурово, чем дома, ее подгоняют «делать живо». Со своей склонностью выговариваться и болтать она не находит отклика у хозяйки, ее резко останавливают. К тому же чужие люди вскоре после поступления на службу наговорили ей, что она пошла на плохое место. Наконец, она совсем не привыкла быть одной: раньше она целыми днями была с большим числом братьев и сестер и ночью спала вместе с одной из сестер в одной кровати. Вследствие всех этих вещей она была напугана, ей стало страшно, и она тосковала по дому. Она боялась, что заметят это состояние боязливости и тоски по дому. Но если она была одна, когда ходила за водой, вечером в кровати, тогда ей нужно было выплакаться. Чтобы скрыть это, она после этого мыла глаза холодной водой. Она потеряла аппетит. В день перед пожаром она ела так мало, что хозяйка заметила: она, видимо, боится. Ее характерным ответом было: «Нет, мне не страшно, на воскресенье я хочу сходить домой». Позднее она показала, что ей, конечно, было очень страшно, но она стыдилась сказать об этом. Сразу после этого ей нужно было выйти и выплакаться. Свидетели, которые четко замечали отдельные симптомы расстройства и показывают это, при прямом вопросе о тоске по дому утверждают, что ничего такого не замечали.

В день преступления, на 4-й день после начала службы, девочка ожидала свою мать, которая должна была принести ей ларь для вещей. Когда она упоминала об этом своей хозяйке, то ей резко ответили, что это ей совсем ни к чему. В ожидании этого в полдень она пошла одна за водой, когда неожиданно четко услышала голос матери. Она остановилась и оглянулась. Когда она поняла, что ошиблась, то разразилась сильным плачем. В таком настроении еще в тот же день ей внезапно пришла мысль разжечь огонь. Она также знала сразу, как это сделать, не думая ни о чем другом. Ее гнало чувство страха, она не знала, как иначе помочь себе. Эта мысль не оставляла ее, через 3 часа она привела ее в исполнение. Она бросила горящий уголек на землю, где, как она знала, лежал горючий корм для скота. Потом она вроде бы подумала: «Загорится или нет, в последнем случае это тоже ничего не будет значить». О возможных последствиях, о преступном характере поступка, об опасности для лежащего в верхней комнате ребенка она не думала.

После этого поступка она занималась домашней работой. Когда поднялся шум из-за пожара, она помогала спасать. При расспросах она отрицала, что устроила пожар. Когда она, сразу уволенная хозяйкой после пожара, прибыла домой, то заболела. Она совсем потеряла аппетит, жаловалась на боли в голове и в суставах и должна была несколько дней лежать в постели, хотя в последнее время перед началом службы и во время ее она не чувствовала себя больной.

Расспрошенная жандармом, после упорного отрицания она созналась в преступлении. После ее ареста из-за ее плохого самочувствия допрос неоднократно задерживался: у нее был сильный шум в ушах, «как будто гроза». Соседка по камере рассказывала, что она однажды подпрыгнула и закричала: «Вот они бегают вокруг, сволочи». В другой раз: «Господи, что это был за треск у меня в ушах?» Прежний страх и тоску в тюрьме она больше не ощущала. Она проявляла раскаяние. Уже при вспышке огня она была испугана и чувствовала угрызения совести. Позднее она показала, что это был плохой, очень плохой поступок, она никогда больше в жизни не совершит такого.