Перевал

Шаймерден с виду держался грозно, но сомнения не покидали его. «Не дай, боже, моей голове стоять с повинной перед новой властью! Не дай скатиться на землю звезде моего рода!» После отъезда Барскана Шаймерден на некоторое время встал перед соблазном страшной мысли: «А что, если столкнуть с обрыва дочь голодранца, чтоб никто не видел?!»

Он скрипел зубами, жаждая крови. Казалось, старик не откажется от жуткой затеи. Но людям уже было известно, кто припрятал Чолпон. Втихомолку покончить с ней не удастся. Шаймерден это понял. И бесился еще сильнее. Тут-то как раз нагрянули к нему милиционеры с Батийной и Валентиной.

«О, что за насмешки? — вспылил Шаймерден. — Хоть бы приехали настоящие начальники. А то каких-то писклявых баб прислала ко мне власть безродных голодранцев. Жалкий сын Темирболота хотел, наверное, чтобы эти бабы надругались над моей золотой головой! Погоди, дрянь! Да, власть в твоих руках. Но на моей стороне — духи предков… Если их не покинула прежняя сила, прежняя святость, прежние чары, я еще выпью твою кровь, паршивец! Погоди!..»

Из белой юрты Шаймердена вывели на середину двора и принялись допрашивать всенародно. Без особого почтения к аксакалу преклонных лет первой начала дознание Копылова.

— Эй, старик! Твой сын украл внучку вот этого человека. А ты ему потакаешь, как злостный феодал. Мы арестуем твоего сына. И заберем с собой девушку.

— Мой сын ничью внучку не крал! — С виду Шаймерден не испугался. — Она пришла по своей воле, сама к нему привязалась. Разве мужчина может бросить женщину, которая цепляется за него? Не стращайте меня! Я вам не какая-нибудь шкура серого быка. Я проливал кровь за советскую власть. Эй, русская женщина, ты не запугаешь меня. Я имел дело и с большими русскими начальниками, — прохрипел Шаймерден.

Его внушительный голос заставил было присмиреть Валентину с Батийной.

— Ваши заслуги, если они есть, отметят, где надо. Но девушку заберем. По силе закона. Вы не должны этому противиться.

— Если уж требует ваш закон… обыщите, попробуйте найти, тогда и увезете ее! Никогда в своем благородном доме я не прятал чьих-либо поганых выродков, — сказал Шаймерден.

Байтерек вскочил с места. Ухватив кончик своей тонкой бородки и глядя прямо в глаза Шаймердену, старик отчитал его:

— Шаймерден, мои дети не могут стать погаными выродками только потому, что у меня один-единственный конь да рваная шуба. Это правда, что ты… — не сдержав гнева, он назвал Шаймердена на «ты», — что ты в почете. Ты силен, богат. Много у тебя детей, родичей. Правда, что ты в прежние времена перемолол своими клыками да выплюнул не только мою внучку, но и меня самого. Слава аллаху, настал мой черед, и я нынче стою на равной ноге с таким бешеным верблюдом, как ты!..

Голос Байтерека звучал уверенно и решительно, разносился далеко за красную скалу, испещренную кудрявой арчой:

— Нынче мои дети куда чище твоих! Пора тебе знать это! Ты не смеешь считать меня ниже себя, а я могу теперь тебя презирать! Твой шалопай недостоин моей невинной, как ангел, девочки, слышишь, бай?! Я преступлю твои обычаи!.. Слышишь, затопчу их! Заберу свою внучку! Она будет учиться в школах советской власти… Добьется того, о чем мечтает! Верни мне мою внучку!

Шаймерден готов был, как в былые времена, наброситься со всей яростью на Байтерека, но руки у него стали коротки: он задыхался, словно старый гриф, от бессильной злобы, хватая ртом воздух: «О аллах немилосердный! Что за насмешки? Что за издевки? Не то что несчастный старик, самые могучие властители киргизов не осмеливались смотреть мне прямо в лицо! О, советская власть показала мне, что она власть безродных!.. Что делать, что делать? Не прирезать ли эту собаку вместе с его внучкой да скрыться в горах? О Барскан, ты спасаешь только свою шкуру, да накажет тебя бог! Я этого негодяя при царе Некелее отдал учиться по-русски. Думал, что он будет мне опорой. А он — трус! Еще он, дурак, красный командир у них, носится с мечом рядом с этими безродными. Теперь заставил меня выслушать брань выжившего из ума старика…»

Шаймерден затрясся всем телом.

— Как я могу снести все это, а? О старая собака, что ты сказал? Повтори-ка! Что нынче твои дети чище моих, да? — И Шаймерден заорал во все горло: — Раз так, ты от меня свою внучку не получишь! Желаю иметь потомство от такой благородной женщины, как твоя внучка!..

Перед глазами Батийны, которая до того разговаривала с Шаймерденом снисходительно, с оглядкой на заслуги его сына-командира, возник вдруг образ кровожадного Адыке.

— Обыскать! Найти Чолпон! — приказала она и посмотрела на Шаймердена: — Вы как были, так и остались кровопийцей. Нечего возиться с вами. Скажите, чтоб оседлали коня! Мы заберем вас с собой!

«О боже, боже, неужто теперь погонят меня белоголовые бабы?! О, что за издевки твои, творец! Что я слышу?!»

Чолпон в юрте не обнаружили. Узнав, что внучку не нашли, Байтерек заметался в отчаянии:

— О дорогие мои, дорогие мои! Нет моей Чолпон. Неужто я не найду единственную свою звезду? О, дорогие милийса. Этот зулум[63], наверное, хочет запутать нас… Обыщите-ка получше…