Напялив на себя все теплые вещи, мы пили глинтвейн и все равно мерзли. Кашель, насморк, жар — таков был результат нашей экскурсии в горы Ауреса. В первый раз мы прибегли к помощи аптечки. Мы мечтали о теплой, сухой комнате. Через три дня наступало рождество.
На холме, поту сторону границы, блестели огни Саки-ет-Сиди-Юсефа. B 1958 году о нем узнал весь мир. 9 февраля французские самолеты бомбили этот городок, расположенный на тунисской земле. Налет был совершен утром, когда женщины делали покупки на базаре, а дети сидели в школах. Сотни домов были разрушены, среди развалин остались лежать убитые и раненые. Одно сообщение особенно потрясло читателей газет: восемь детей-первоклассников были убиты на школьных скамьях, когда они как раз учились писать букву «Т». С буквы «Т» начинается арабское слово, означающее «самолет».
После Сук-Ахраса — районного центра в Восточном Алжире — мы долго ехали вдоль заржавевших проволочных заграждений, мимо опрокинутых баррикад, разрушенных хуторов, обуглившихся лесных массивов… Пресловутая «линия смерти» и сегодня производила впечатление мертвой зоны, хотя большинство полей уже было обработано, а во многих деревнях снова поселились люди. Раны войны зарубцовывались с трудом.
Перед заходом солнца мы достигли пограничной станции — скромного барака у подножия холма-крепости, со всех сторон опутанной колючей проволокой. Мы хотели подняться к развалинам крепости, но таможенный чиновник с ужасом закричал:
— Что вы! Один неверный шаг — и взлетите на воздух! Здесь еще повсюду в песке мины.
Единственное, что он нам разрешил — это поставить машину на ночь у шлагбаума.
Сейчас оба таможенника, симпатичные парни, любившие пошутить, сидели в «Баркасе» и пили с нами глинтвейн. Им очень хотелось выучиться играть в «немецкий скат». Работой своей они, кажется, были вполне довольны, никакие проблемы их не волновали.
Но вот один из парней, менее разговорчивый, спросил вроде бы невзначай, как нам понравился Алжир и что мы думаем о нынешней ситуации. Я заколебался — очень трудно было выразить в нескольких словах наши впечатления. Таможенник перехватил мой ответ:
— Я, кажется, знаю, что вы хотите сказать… Конечно, многое у нас еще не так, как должно быть. Но подумайте, пожалуйста, — он показал на черный силуэт заминированной крепости, — нам еще и сегодня приходится устранять остатки колониализма. И не только здесь, на границе, не только в песках пустыни, но и в сознании людей… Мы можем, конечно, взорвать бункера и мины, а колючую проволоку использовать для ограждения пастбищ, но у нас нет людей, умеющих строить новые дома…
Возьмем, к примеру, мою семью: старший брат смог закончить только четыре класса и с трудом нашел низкооплачиваемую работу — собирает железный лом на «линии смерти». Я — второй сын — восемь лет посещал школу, могу читать и писать, знаю таможенные инструкции, но построить дом? Руководить фабрикой? Вести корабль? Нет, этого я не могу. Вот младшие братья — те когда-нибудь смогут. Они уже учатся в старших классах… А там, где много учатся, дело пойдет вперед.
Был бы доволен этим ответом страстный, нетерпеливый Мухтар из города Алжира?
ТУНИССКИЙ РАМАДАН
Приближалось рождество, «семейный праздник». В эти дни даже самый черствый немец склонен к сентиментальности… Куда же деваться нам, троим бродягам? Может, отметить праздник где-нибудь в оазисе или на обочине дороги, а «Баркас» украсить ветками пальм или пиний? Но холодная, дождливая погода не манила провести рождество на биваке. Тут мы вспомнили, что в Тунисе живет небольшая группа граждан ГДР…
И вот
Мы смущенно пролепетали:
— Э-э-э… В кемпинге… Или… Может, у вас есть свободный гараж?
Торговый советник засмеялся:
— Гаража нет… Ну да пойдемте со мной!
Он повел нас через несколько улиц в пустую квартиру: в ней жил работник торгпредства, отозванный сейчас в Берлин. Натопленные комнаты, ванная, кровати с чистыми простынями, кушетка, кухня… Мы обменялись взглядами: рай, да и только! Здесь и встретим Новый год! Да здравствует наша внешняя торговля!
Итак, наступил сочельник. Мы отпраздновали его с жившими в Тунисе гражданами ГДР. Два дня наслаждались удобным, теплым жильем, лечились горячим молоком, медом и таблетками, не решаясь выйти в город.